Ведьмы
Шрифт:
– Я тебе покажу, сдаваться!
От неожиданности, я уронил сигару на пол. Дракона в таком бешенстве я никогда не видел. В кабинете был полумрак и мне пришлось наклониться, чтобы подобрать тлеющую сигару с дорогого персидского ковра. Когда я поднял голову стало совсем темно и почему-то холодно.
– Ян, вы что, свет выключили? Что это за запах и почему так стало холодно?
За моей спиной громыхнуло железо, я обернулся, но в темноте ничего не увидел. Руки и ноги болели и как-то подозрительно потяжелели. Я поднял руки ближе к глазам, но ничего все-равно не увидел в полной темноте, лишь услышал железный скрежет. О ужас! Я вдруг понял, что был скован цепями по рукам и ногам! Где я? Ян, простите, я не хотел Вас разочаровать!
Заскрежетали железные засовы, и темнота разверзлась ослепительно белым дневным светом, проникавшим через проем открывшейся передо мной двери.
– Узник, на выход, ну, что,
Bible black. Темнота, тишина, круги, свет, – все в красном и почему-то сильно трясет. Очнулся я прикованный к столбу в телеге, глаза заливала кровь из раны на лбу, голова разваливалась от боли, глаза резал свет, губы спеклись. Несколько мгновений потребовалось, чтобы сориентироваться на местности. Вокруг толпа, люди что-то кричат, солдаты грубо оттесняют толпу, впереди помост. Из толпы в меня полетели куски земли, навоза, гнилые яблоки. Я с трудом уворачивался от летевших нечистот, многие попадали – толпа бесновалась. Только сейчас я понял, что случилось и куда я попал.
Повозка остановилась у помоста. Толпу оттеснили и к повозке подошли два монаха в рубищах с крестами в руках, головы их прикрывали до глаз капюшоны. Мой взгляд упал на толпу, которую сдерживали солдаты длинными копьями. Люди бесновались, казалось их охватило коллективное безумие, орущие рты с гнилыми зубами, вытаращенные глаза, всклокоченные волосы. Они все меня ненавидели и желали мне мучительной смерти. За что? Я абсолютно не понимал происходящего. Какой-то предмет вылетел из толпы и попал мне в голову – толпа взревела и завыла. Я на миг потерял сознание. Очнувшись от холодного потока воды, которым меня окатили из грязного ведра, я осознал, что лежал щекой на соломе у ног мула, который безучастно жевал солому, рассыпанную по грязной земле. Рядом топтались чьи-то ноги, наконец, меня подняли, и я оказался лицом к лицу с толпой. Прямо передо мной скалился Кац. Одет он был в грязную средневековую одежду, а на боку висел короткий меч. Он разглядывал меня, что-то обсуждая с кем-то еще, показывал на меня пальцем. Руки и ноги у меня были в кандалах, и я не мог даже пошевелиться. Два здоровенных детины подхватили меня под руки и закинули на помост. Толпа ликовала, я лежал лицом вниз и смотрел на землю сквозь щели в помосте. Рядом стояли те, кто тащил меня из повозки. Они махали толпе и скалились. Один делал неприличные жесты какой-то горожанке, от чего толпа валилась со смеху. Я сделал усилие и перевернулся на спину, за что получил сильный удар ногой по ребрам под гром оваций и улюлюкания зрителей. За то я теперь мог видеть НЕБО! Никогда раньше я так не любовался небом, оно было прекрасно и безгранично, синева манила и влекла. Птицы парили в высоте, купаясь в восходящих потоках воздуха, рассекая солнечные лучи. Господи, Творец, я понял, что небо – это синева твоих глаз. Не закрывай глаза, Творец, посмотри на меня в последний раз! Скажи мне, что все вокруг меня – это воля Твоя, Господи!
На эшафот поднялась фигура, укутанная в красный плащ, с капюшоном на голове, и толпа затихла. Из-под капюшона струились длинные рыжие волосы. Палач повернулся к трибуне и поклонился, толпа взревела. Раздались крики, визг, переходящий в хрип. Помощники грубо перевернули меня на живот и потащили под локти по доскам помоста к дубовой колоде. Господь закрыл свои голубые глаза, и я теперь мог видеть только грязные доски эшафота. Да будет воля Твоя! Палач подошел мягкой походкой и скинул капюшон, – Анна! Зеленые глаза! Рыжая копна волос! Нежные руки с длинными пальцами. Помощник палача расстегнул защелки футляра и достал из бархатного лона блестящее на солнце лезвие на длинной черной рукоятке и передал его в нежные тонкие руки Анны. Ее длинные пальцы легко обхватили рукоятку смертельного орудия и она, опершись на левую ногу, легко занесла инструмент смерти над головой. Толпа подавилась своим криком, этот крик, казалось, забил глотки этим ничтожествам, человекоподобным животным, способным только бояться и радоваться чужим страданиям! Господи! Скажи, что все это воля Твоя! Открой же глаза! Скажи, что все эти люди – плоть и кровь Твоя! Я не верю! Господи, Скажи хоть что-нибудь!!!
Лезвие топора
Чернота и холод. Starless and Bible Black!
Прекрасная Анна
Я очнулся на диване в офисе. Анна и Ли хлопотали вокруг меня. Все было по-старому. Привычная обстановка. Приятный полумрак, огонь в камине. Кожаные кресла и диваны стеганные на манер английского классического кабинета, небольшой кабинетный рояль и ваза фруктов на нем. Все, как всегда, только Яна не было видно. В районе шеи и горла было какое-то странное ощущение, но сильно не беспокоило – только во рту все пересохло. Анна, присела на край дивана и приложила холодное мокрое полотенце мне ко лбу. Левой рукой она опиралась на кожаную спинку дивана, а правую держала у меня на лбу. Ее прекрасные зеленые глаза с расширенными от ужаса зрачками были полны слез.
– Рыцарь, простите меня, вы же знаете, вы же все понимаете, вы же такой…
Не среагировать на такую прекрасную женщину, с такими глазами, глазами полными искренних слез, в непосредственной близости, когда чувствуешь ее аромат, ее феромоны стаей проникают через слизистую твоего носа и ныряют прямо в кровь, отравляя рассудок, чувствуешь тепло ее бедра – не среагировать было бы просто преступлением. Кто мог бы устоять, если, конечно, если не считать мраморного Давида, работы Микеланджело в библиотеке Ватикана! Я обнял ее за талию и, она даже не успела ойкнуть, как была в моих объятиях. Даже столь сложный и совершенный био-цифровой продукт, как Анна, по сути – обычная женщина в определенных обстоятельствах, да еще какая! Ли, улыбнувшись, тихо, на цыпочках скрылась с подносом в коридоре, тихонько закрыв за собой дверь в кабинет.
Дракон ставит диагноз – порча
Яна долго не было. Он уехал еще вечером, вернулся поздно и очень озадаченный. При этом он был заметно сильно расстроен, Сбросив свое кашемировое пальто на руки девочкам в ресепшен, он поманил меня рукой, приглашая следовать за собой в кабинет. Усевшись в кресле, он достал трубку и долго ее полировал шелковым носовым платком.
– Так, Рыцарь, скажу прямо, я не ожидал, что стоило мне вас оставить ненадолго без присмотра, и вы вляпаетесь в такую историю.
Я сидел напротив и ничего не понимал,
– вы же сами меня отправили на казнь, я не понимаю зачем такая жестокость?
– Шея не болит? Анна чуток подлечила?
– Ян Дронович! Ну, хоть иногда сделай вид, что вы что-то не знаете! Прямо как-то неловко!
– Значит так, Рыцарь, я вижу, вы вообще ничего не понимаете в этой жизни! Забудьте о казни, – это был небольшой урок для поддержания мужественности, Вам полезно. Будете знать какого быть с другой стороны. Я сейчас не об этом. Вы же живы и вроде бы даже довольны…
Ян опять ядовито улыбнулся, а я невольно покраснел.
– Вы, Рыцарь, краснеете, как первокурсница, а она – Хороша!? – прищурив глаза, дракон пустил дым из ноздрей и тем самым стал еще больше напоминать своих прототипов из книжек.
– Ох, хороша! Он откинулся на спинку кресла, чуть прикрыл глаза и продекламировал чуть на распев:
Поранил сердце я о шип,Когда бутон сорвать пытался,Душа теперь моя болит,Тот шип в груди моей остался.Его не вынуть, не извлечь,И кровь сочится постоянно,Мне не вздохнуть и не прилечь,Чтоб образ твой не видеть явно…Тебя я чувствую сейчас,Совсем как было в сладкий час,Все мысли только о тебе,А крови капли – на цветке…Его вскормил я алым-алым,Он свеж, прекрасен и хорош,Теперь его увидит каждый малый,Меня ж бросает это в дрожь.Сорву его, не дам завянутьПрижму к себе, пусть влагу пьет,Пусть дни во мраке быстро канут,Любовь к цветку уж не пройдет…