Ведомые 'Дракона'
Шрифт:
Утро выдалось ясное, тихое. Я взлетел первым, так как мне поручили вывести группу на вражеский аэродром. Построились и взяли курс на северо-запад. Оглядываюсь. Справа идут шестерка Мельникова - Васи Буслая - и летчики нашей эскадрильи. Слева - четверка Машенкина и две эскадрильи соседнего полка. Федоров, как обычно, возглавляет группу прикрытия - она над нами. В эфире - тишина, изредка нарушаемая короткими командами.
Подходим к Немокштам. Слева виден аэродром. Над ним взвивается зеленая ракета. Значит, фашисты нас заметили и объявили тревогу. Сейчас взлетит дежурное подразделение и откроют огонь зенитки. Так оно и есть. Четыре "мессершмитта"
Перевожу "як" в пикирование, за мной следуют другие. Сбрасываем бомбы и проходимся пушечными очередями по стоянкам самолетов. Когда я вывел истребитель в горизонтальный полет, то увидел несколько очагов пожаров: первый заход был удачным.
– Я "Дракон", над аэродромом четыре "мессершмитта" - раздается в наушниках голос Савицкого.
– Вас понял, - отвечает Федоров.
А мы тем временем разворачиваемся и вторично заходим вдоль стоянки. Только я приготовился открыть огонь, как прямо перед собой увидел двух "фокке-вульфов", выруливающих для взлета. Моментально убираю обороты двигателя и доворачиваю "як" в сторону фашистов. А те уже начали взлет. Я за ними. Рядом проносятся очереди зенитных "эрликонов" - это вражеские зенитчики пытаются отсечь меня от взлетающих истребителей. Поздно! Задний "фокке-вульф" уже в прицеле. Даю длинную очередь из пушки и пулемета, которая прошивает мотор самолета. Фашист сваливается на крыло и, перевернувшись, врезается в землю.
Второй "фокке-вульф" успел уйти, и я снова поворачиваю к аэродрому. А над ним - клубок самолетов, из которого то и дело вываливаются дымные факелы. Идет ожесточенное сражение. Зенитные пушки, кажется, бьют без разбору по чужим и по своим.
– "Ястребы", я "Дракон", - раздается спокойный голос Савицкого. Задача выполнена. Уходим с курсом девяносто... Федоров, фотографируйте аэродром.
Домой возвращаемся на малой высоте.
Спустя полчаса вернулся Федоров со своим ведомым Сухоруковым. На их самолетах было значительно больше пробоин, чем на наших. В баках совсем не осталось горючего.
– Что так задержались? - спросил я у Ивана. - Мы уже забеспокоились.
– Влипли в историю, - устало ответил он. - Еле ноги унесли.
– Зенитки потрепали?
– В том-то и дело, что нет. К "фоккерам" в клещи попали.
– Откуда же они появились? Мы ведь столько там их поколошматили!
– Наверно, вызвали с других аэродромов.
– Расскажи подробнее, - попросил я.
И вот что рассказал Федоров. Когда по команде генерала Савицкого группа взяла курс на свой аэродром, пара Федорова развернулась и пошла с набором высоты на запад.
Намерение было такое: подойти к вражескому аэродрому с тыла, на большой скорости, со снижением, произвести фотографирование и вернуться домой. Но намеченному не суждено было сбыться. Только Федоров включил фотоаппарат, как Сухоруков доложил:
– "Фоккеры"! Окружают нас.
Федоров осмотрелся. Сверху, снизу, справа и слева висели четверки "фокке-вульфов". Они не спешили атаковать, а постепенно сжимали кольцо, рассчитывая, очевидно, заставить нашу пару сесть на их аэродром. Расчет фашистов имел солидное основание: шестнадцать против двух. Этой пассивностью вражеских летчиков и решил воспользоваться Федоров. Он не признавал оборону даже в борьбе с превосходящими
– Атакую нижних, - скомандовал Федоров и бросил свой самолет вниз.
Первая же его пушечная очередь вырвала из четверки ведущего "фокке-вульфа", вспыхнувшего ярким факелом. И сразу же пара рванулась вверх, к другой четверке. Снова очередь с короткой дистанции, и фашист выбрасывается с парашютом.
Только теперь вражеские летчики пришли в себя и обрушили на дерзкую пару всю мощь своего огня. Но безрезультатно. "Яки", имея значительные преимущества в вертикальном маневре, всякий раз уходили из-под атак вражеских истребителей. Сбив четыре "фокке-вульфа", Федоров и Сухоруков затянули фашистских летчиков на свою территорию и, прикрываемые зенитками, оторвались от преследователей.
– Если бы не Коля, наверное, загорал бы я на том свете, - закончил рассказ Федоров. - Удивляюсь, как он дотянул на своем скелете.
Да, и на этот раз Николай Сухоруков оказался, как говорится, на высоте. Он в нужный момент обнаружил "фокке-вульфов" и на протяжении всего боя надежно прикрывал ведущего. Нет, недаром майор Пасынок и сержант Кличко посвятили ему плакат с броской подписью:
В воздухе не слышишь звуков,
Трудно различаешь силуэт.
Замечай врага, как Сухоруков,
Будешь рыцарем побед.
Лейтенант Сухоруков - среднего роста, русоволосый, с голубыми смеющимися глазами, - прибыл в наш полк недавно. К нему сразу же прилипла кличка "кацо". Вероятно, потому, что он часто и охотно рассказывал летчикам об экзотических прелестях родного Нальчика. Но эта кличка верно отражала и характер Николая: он был надежным другом на земле и в воздухе.
Поначалу Сухорукову часто приходилось менять "прописку" в парах. Стоило какому-либо ведомому выйти из строя, как он занимал его место. И никогда не жаловался, что его перебрасывали из пары в пару. Только однажды, оказавшись в подчинении труса Халугина, попросил перевести от него. С этого времени он стал ведомым у Федорова и летал с ним до конца войны.
Быть ведомым у энергичного и нервного Федорова, который, по мнению летчиков, в каждом воздушном бою вертелся, как черт, - дело нелегкое. Но Сухоруков блестяще справлялся со своими обязанностями. Он имел острое зрение, хорошо ориентировался в воздухе и, что очень важно, никогда не отставал от ведущего, надежно его прикрывал. С таким ведомым Федоров сбил двадцать шесть вражеских самолетов. Это была лучшая пара в полку.
Но одна странность была у Николая Сухорукова. Он не признавал парашют как средство спасения и всегда старался посадить подбитый самолет. А подбивали его несколько раз. Сухорукова ругали, убеждали, а он улыбался и говорил:
– Жалко, товарищ командир, гробить машину. Рука не поднимается.
Так, например, получилось и в разведывательном полете, о котором только что рассказывалось. "Фокке-вульфы" превратили самолет Сухорукова, как выразился Федоров, в скелет. Удивительно, как он держался в воздухе. Когда летчики подошли к аэродрому, Сухорукову приказали выпрыгнуть с парашютом: садиться на истерзанном самолете было опасно. Но Николай заверил, что все будет в порядке. И сел. Только, как потом шутили полковые остряки, еще больше загнул свой нос кверху.