Вехи 70-летия. Очерк советской политической истории

Геллер Михаил Яковлевич

Пятилетка должна была стартовать в октябре 1928 г. Но план еще не был готов. В апреле 1929 г. его утверждает XVI партконференция, хотя он еще по-прежнему не готов. Осложнения с подготовкой плана были вызваны двумя основными причинами. Первая — необычайная трудность задания. Для составления комплексного плана использования всех ресурсов страны с целью ее индустриализации не было необходимой информации. За помощью обратились к иностранцам. Американские фирмы проектировали советскую тяжелую и легкую промышленность. Американцы, немцы, англичане, французы, итальянцы проектировали, руководили строительством, снабжали оборудованием основные объекты первой пятилетки. Вторая причина была идеологического порядка. Экономисты подготовили пятилетний план в двух вариантах — отправном и оптимальном. Даже отправной вариант был чудовищно оптимистическим. Как писал английский экономист Алек Ноув: «Чудеса редко происходят в экономике, а без вмешательства Божественного провидения трудно было себе представить одновременный рост капиталовложений и потребления, не говоря об одновременном

потрясающем росте выпуска промышленных и сельскохозяйственных товаров, производительности труда». План был принят в оптимальном варианте. Но едва он был утвержден, как Сталин приказал поднять все цифры на новую, небывалую высоту. Совсем недавно Сталин высмеивал предложение Троцкого построить гидроэлектростанцию на Днепре. Генеральный секретарь объяснял, что Днепрогэс обойдется слишком дорого. Такое строительство, говорил он со свойственным ему юмором, напоминало бы поведение мужика, скопившего несколько копеек и потратившего их на покупку граммофона, а не на починку плуга. Теперь — менее двух лет спустя — Сталин требует закупки миллионов «граммофонов», цифры Троцкого он называет «плюгавыми». Оптимальный план, например, предусматривал удвоение добычи каменного угля за пять лет: вместо 35 млн. тонн — 75 млн. тонн. Сталинская цифра, ставшая «контрольной», — 105 млн. тонн. В такой же примерно пропорции увеличиваются все цифры. В декабре 1929 г. съезд ударников решает выполнить пятилетку в 4 года. В феврале 1931 г. Сталин говорит о возможности — это значило: необходимости — выполнения пятилетнего плана в решающих отраслях промышленности в три года. Сталин объявляет: «Темпы решают все». Начинается — ускорение.

Цифры опьяняют составителей планов, возглавляемых Сталиным. Они опьяняют и строителей, советских людей. Кажется: еще одно усилие, еще один построенный завод, воздвигнутая плотина, километр канала — и вот он — социализм, всеобщее счастье. «Лихорадка буден» объявляется признаком здоровья. Партия и поэты подгоняют: время — вперед. И начинает казаться, что время принадлежит государству, принадлежит партии.

В первую пятилетку впервые проявляется идеологическая, важнейшая функция планирования. Ленину принадлежит открытие возможности увязки цифры и цели. В 1919 г. он регистрирует это открытие в формуле: если дать мужику 100 тыс. тракторов, он скажет — я за коммунию. Цифра — 100 тыс. тракторов; цель — коммуния. В России в это время было около 2 тыс. тракторов. Следовательно путь к «коммунии» можно было исчислять увеличением числа сельскохозяйственных машин, или электростанций, или заводов и т. д. Путь в будущее становился зримым. Время нарезалось на порции, преодолеваемые цифрами. Пятилетка стала единицей дороги, пройденной к коммунизму.

В 1932 г. началось подведение итогов первой пятилетки, первого этапа на пути к цели. В январе 1933 г. Сталин объявил о выполнении плана на 93,7%. Жонглирование цифрами, исчисление в процентах, в рублях, стоимость которых плановые органы определяли по своему желанию — дали возможность говорить, что угодно, торжествовать победу. К тому же были и несомненные результаты: в необычайные сроки выросли гиганты тяжелой промышленности — на Урале, в Кузбассе, на Волге, на Украине, построены заводы в Москве и Ленинграде, проложено 5500 км железных дорог (план предусматривал 16 тыс. км). Сталин спросит на XVII съезде: «Не чудо ли это?»

Сомнения возникали даже не при сравнении контрольных цифр и признаваемых результатов. Например, планировалось выплавить 10,3 млн. тонн (в 1928 г. — 4,2 млн. т.), а было выплавлено 5,9 млн. т. Сомнения появлялись, когда задавался вопрос о цене «чуда». Главным источником средств на осуществление пятилетки были так наз. внутренние накопления. Они были получены прежде всего за счет того, что главный сталинский экономист Струмилин назвал «потребительским аскетизмом»: из страны вывозится сырье, в том числе продовольствие, хотя население — даже в городе — живет впроголодь. Летом 1932 г. Сталин объявляет: «Незачем было свергать капитализм в ноябре 1917 г. и строить социализм на протяжении ряда лет, если мы не добьемся того, чтобы люди жили у нас в довольствии… Было бы глупо думать, что социализм может быть построен на базе нищеты и лишений, на базе сокращения личных потребностей и снижения уровня жизни».

В конце первой пятилетки уровень жизни снизился не только по сравнению с 1913 г. Он был ниже уровня 1928 г. В последующие полвека советские руководители неоднократно будут повторять сталинские слова о необходимости добиться того, чтобы «люди жили у нас в довольствии». А «довольствие» будет отдаляться, как линия горизонта.

Цена пятилетки не исчерпывается резким снижением уровня жизни. На этот период приходится организованный правительством голод, унесший миллионы жертв, в том числе не менее 7 млн. на Украине. Резко обостряется уголовное законодательство. 7.8.1932 г. принимается возможно самый суровый закон в истории судопроизводства: за хищение общественной или кооперативной собственности наказание — смертная казнь; лишь при смягчающих вину обстоятельствах она заменялась лагерным заключением на 10 лет. Впервые труд заключенных применяется для строительства социализма в невиданных масштабах. Беломорско-Балтийский канал строит единовременно 300 тыс. зэков. По официальным данным только в тюрьмах в мае 1933 г. содержалось 800 тыс. человек. Число заключенных в концентрационных лагерях далеко превосходило эту цифру.

Кошмарная слава гитлеровских концлагерей не должна заслонять советского приоритета в этой области. Честь первого использования термина

«концлагерь», родившегося на Кубе в самом конце XIX в. принадлежит Троцкому. В приказе от 4 июня 1918 г. наркомвоенмор требует заключения в концлагеря чехословаков, не желавших сдавать оружие. 26 июня Троцкий предлагает Совнаркому направлять в концлагеря офицеров, не желающих служить в Красной армии. 9 августа Ленин, озабоченный размахом крестьянского восстания в Пензенской губернии, требует от губисполкома: «Провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь». 5 сентября 1918 г., после того, как эта мера репрессий уже широко применяется, она узаконивается постановлением Совнаркома: «Необходимо обезопасить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях». Очень скоро выясняется, что среди заключенных неуклонно растет число рабочих и крестьян, которых наказывают за «саботаж», уход с работы, невыполнение норм и т. д. В 1919 г. Дзержинский объявляет, что «концлагеря являются — школой труда».

В годы первой пятилетки окончательно складывается особое, советское отношение к труду. Он перестает быть экономической функцией, как это было всегда с того момента, когда предок человека встал на задние лапы и взял в переднюю камень. Советский труд приобретает политические функции. Он становится мерилом достоинства человека, определяющим его место в жизни, но одновременно — превращается в тягчайшее наказание. Хороший работник — это хороший человек, ибо он способствует строительству социализма. Но «плохие» люди, враги — также строят социализм, перевоспитываясь в процессе труда в лагерях. Сталин объявляет: труд — дело чести, доблести и геройства. Но этот сталинский лозунг украшает ворота концентрационных лагерей, число которых не перестает расти. Труд — дело чести, доблести и геройства и одновременно все крупнейшие (и даже средние и малые) объекты пятилетки сооружаются заключенными. Рабский труд становится важнейшим инструментом строительства социализма.

Идет лихорадочное сооружение нового мира, и страх становится составной частью воздуха, которым дышат советские люди. В ноябре 1928 г. пленум ЦК принимает решение о проведении второй генеральной чистки членов партии. В том же 1928 г. проходит первый — после 1922 г. — большой показательный процесс, так наз. Шахтинский. Судят инженеров и техников, обвиняемых в неизвестном ранее преступлении — вредительстве. Вредитель становится новым врагом и объяснением всех неудач социалистического строительства. Шахтинский процесс — целиком сфабрикованный ОГПУ — очередным воплощением ВЧК, — заканчивается смертными приговорами и кампанией ненависти. В 1930 г. очередная кампания ненависти «к врагам» организуется вокруг очередного сфабрикованного процесса — так наз. Промпартии.

В 1932 г. в Советском Союзе вводятся паспорта. В томе советской энциклопедии, вышедшем в 1930 г., еще можно было прочесть: «Паспортная система была важным орудием полицейского воздействия и налоговой политики в т. наз. полицейском государстве. Паспортная система действовала в дореволюционной России. Советское право не знает паспортной системы». Два года спустя оно ее узнало. Причем паспорта выдавались только жителям городов, крестьяне были их лишены, а тем самым закреплены в колхозах.

Страх, как необходимый элемент строительства коммунизма, был использован Лениным сразу же после Октябрьского переворота. ВЧК наводила ужас, ибо была — впервые в истории России — органом, который имел право искать врагов, вести следствие, выносить приговор и приводить его в исполнение. Одним из знаков изменения политики в 1921 г. было сокращение функций «органов», которые были переименованы. Страшные буквы — ВЧК — были заменены еще мало что значащим сокращением — ГПУ, потом — ОГПУ. Со второй половины 20-х гг. новое название приобретает все более зловещий смысл. В популярной пьесе А. Афиногенова «Страх», премьера которой состоялась в начале 30-х гг., физиолог проф. Бородин, исследовавший советских граждан, говорил в знаменитом монологе: «80% всех исследованных живут под вечным страхом окрика или потери социальной опоры. Молочница боится конфискации коровы, крестьяне — насильственной коллективизации, советский работник — непрерывных чисток, партийный работник боится обвинений в уклоне, научный работник боится обвинения в идеализме, работник техники — обвинения во вредительстве». Проф. Бородин, который в финале пьесы откажется от своих взглядов после беседы с сотрудниками ГПУ, добавляет: есть еще 20% граждан, которым, казалось бы, нечего бояться, «они хозяева страны», это — рабочие, выдвиженцы. «За них, — объясняет физиолог, — боится их мозг… Они все время стараются догнать и перегнать. И, задыхаясь в непрерывной гонке, мозг сходит с ума или медленно деградирует». Проф. Бородин заключает: «Мы живем в эпоху великого страха». А это был только 1931 год!

Когда румынский писатель Панаит Истрати, очень популярный в СССР, приехал на 10 годовщину Октября в страну советов, он обнаружил, что многое не соответствует тому, что ему раньше говорили о новом мире. Советские друзья писателя отвечали: нельзя сделать омлет, не разбив яиц. Писатель возражал: я вижу разбитые яйца, но не вижу омлета. Он был не совсем прав. Основным результатом «разбитых яиц» было создание культа Сталина. В 50-ю годовщину со дня рождения Сталина впервые было объявлено, что партией, государством, международным коммунистическим движением, всем прогрессивным человечеством руководит великий вождь — Сталин. В годы первой пятилетки Сталин прибирает к своим рукам огромную власть во всех областях жизни и становится объектом культа.