Век амбиций. Богатство, истина и вера в новом Китае

Ознос Эван

КПК воспользовалась рецептом, сработавшим в экономике (планирование, инвестиции и навязывание правил), и применила его к культуре. В числе первых жертв оказались “шоу выбора” – самые популярные на ТВ. Телеканалам приказали убрать из эфира “повторяющиеся программы, включая передачи о любви, браке, дружбе, а также конкурсы талантов, ‘душещипательные’, игровые и эстрадные программы, ток-шоу и реалити-шоу”. За три месяца количество передач сократилось на две трети. Телевидение вернулось к “исконным ценностям социализма”.

Художники, писатели и режиссеры теряли терпение. Ежедневно в Китае открывалось десять новых кинотеатров, однако кинематографисты задыхались. Режиссер Цзя Чжанкэ пожаловался: чтобы ваш фильм вышел в Китае, “нужно показать коммунистов супергероями”. Китай производил больше телепрограмм, чем любая другая страна (более четырнадцати

тысяч в год), однако за границей их смотреть не хотели, так что Китай импортировал в пятнадцать раз больше телевизионного контента, чем экспортировал. Когда южнокорейский клип Gangnam Style стал хитом (его посмотрело самое большое количество пользователей в истории Сети), китайские художники пожаловались, что не смогли бы снять ничего подобного: чиновники от культуры не позволили бы дурачиться, высмеивая пекинскую элиту, а настояли бы на помпезном клипе. Художники нарисовали комикс Shanghai Style: здесь автор Gangnam Style не стал миллионером, а, напротив, угодил за решетку, поскольку “бегал, как сумасшедший”.

Деятели культуры настроены все мрачнее. Кинорежиссер Лю Чуань согласился снять короткий фильм об Олимпиаде, но получил столько руководящих указаний, что забросил проект. Лю обозначил это явление так: “проблема Кунфу-панды”. Самый успешный фильм о китайских национальных символах, кунфу и пандах сняли иностранцы, поскольку китайским кинематографистам не позволили бы издеваться над священными предметами.

Цензоры из Государственного управления по делам печати, радиовещания, кинематографии и телевидения всегда работали скрытно. Но режиссеры теперь отказывались молчать и во всеуслышание жаловались. В апреле 2013 года Фэн Сяоган произносил благодарственную речь по случаю получения награды “Режиссер года”. Он решил использовать этот шанс и заявил: “Последние двадцать лет китайских режиссеров подвергают ужасной пытке – цензуре”. Фэн не диссидент: он сделал состояние на романтических комедиях и высокобюджетном эпосе, однако десятилетия компромиссов и уступок уязвили его профессиональную гордость. “Мне приходится перемонтировать фильмы так, что они становятся хуже”, – сказал Фэн. И тут цензоры, сами того не желая, подтвердили правоту Фэна: режиссер эфира нажал “аварийную кнопку” как раз вовремя, чтобы телезрители услышали: “…подвергают ужасной пытке – бип”.

Некоторые из творческих людей Китая считали, что затраты на игру по правилам перевешивают преимущества. Через несколько недель после эскапады Фэна писатель Мужун Сюэцунь превзошел его. Когда цензоры удалили аккаунт Мужуна в “Вэйбо”, он написал “Открытое письмо безымянному цензору”:

Я понимаю, что это письмо не принесет мне ничего, кроме беды… Когда-то я боялся, но теперь уже нет… В этом разница между вами и мной, мой дорогой безымянный цензор. Я верю в будущее, а у вас есть лишь настоящее.

Битва за свободу творчества вышла за пределы кино и романов. Китайская экономика достигла поворотной точки: эра дешевого труда заканчивается, и власти отчаянно пытаются найти новые решения, которые позволили бы стране подняться над экономикой конвейера. Китай стал вкладывать больше денег в НИОКР, чем любая другая страна, кроме США, и обошел США и Японию по количеству патентов. (Впрочем, многие из этих авторских свидетельств не имели никакой ценности, поскольку были зарегистрированы в политических целях или для привлечения спонсорских денег.) Ученые в КНР публиковали больше статей, чем где-либо еще (кроме США), однако, если судить по цитируемости научных работ, Китай даже не в десятке лучших. В академической среде процветал плагиат. Сотрудники журнала Чжэцзянского университета, воспользовавшиеся программойCrosscheck, обнаружили, что почти треть присылаемых им статей содержит неоговоренные заимствования из чужих или собственных старых работ. Из шести тысяч опрошенных китайских ученых треть призналась, что подтасовывала данные или прибегала к плагиату.

Однажды Сюэ Лань, декан факультета госуправления пекинского Университета Цинхуа, пожаловался мне, что многие из китайских институтов преграждают путь самым талантливым. В 1999 году – в эпоху риска, отмеченную появлением состояний, заработанных с нуля, и ‘‘крестьянских да Винчи”, – правительство организовало инвестиционный фонд для малого бизнеса, однако его сотрудники,

бюрократы до мозга костей, решились ставить лишь на безопасные предприятия. “Это государственный фонд, и они боялись, что если доля ошибочных решений окажется слишком высокой, люди скажут: “Эй, вы транжирите наши деньги’, – объяснил Сюэ. – А венчурный капиталист возразит, что ошибаться – это естественно”. Мало объявить о том, что поощряешь радикально новое. Чтобы предприниматели могли доверять друг другу и сотрудничать, требуются сильные, политически независимые суды, способные защитить интеллектуальную собственность. Нужны университетские лаборатории, где в работу независимо мыслящих людей не вмешивалось бы начальство или Отдел. Чжао Цзин, блогер и аналитик, пишущий под псевдонимом Майкл Анти, вопрошал: “Если можно стать миллиардером, скопировав американский сайт… кто будет тратить время на инновации?”

Зачастую влияние государства отчаянно непродуктивно. Однажды китайским программистам запретили обновлять платформу Node.js, поскольку в номере версии – 0.6.4 – якобы было зашифровано 4 июня, дата подавления выступлений на площади Тяньаньмэнь. А проект по вебдизайну, названный в честь шведского города Фалун, запретили потому, что Великий файервол усмотрел здесь намек на “Фалуньгун”. За несколько дней до того, как “Фейсбук” стал доступен в КНР, инвестиционный банкир и выпускник Гарварда Ван Жань, основатель China eCapital, просмотрел проспекты компании и увидел предупреждение для инвесторов: “Фейсбук” заблокирован в четырех странах – Иране, Сирии, Северной Корее и Китае. “Не знаю, как вам, – рассказал он миллионам своих читателей в “Вэй-бо?, – а мне такое положение вещей начинает казаться оскорбительным”.

Никто не бросал вызов культурным ограничениям откровеннее, чем Ай Вэйвэй. Через пять месяцев после освобождения художника государство нашло способ заставить его замолчать. Ая обязали выплатить 2,4 миллиона долларов в счет “задолженности по налогам и пеней”, относящимся к трем его архитектурным проектам: фотогалерее в Пекине и паре квартир для клиентов из Англии и Сингапура. Ай подозревал, что эти проекты привлекли наибольшее внимание, потому что речь шла о зарубежных клиентах и счетах. Но вместо того чтобы заплатить, Ай решил оспорить налоговые претензии. Согласно закону, если бы он выплатил в течение пятнадцати дней треть суммы (то есть восемьсот тысяч долларов), он смог бы обжаловать дело в суде. Когда люди узнали о намерении Ая судиться, они стали передавать ему деньги. Купюры вкладывали в бумажные самолетики и запускали через стену во двор мастерской. Заворачивали яблоки и апельсины в купюры и оставляли их на пороге. Переводили деньги через интернет. “Не торопитесь с возвратом. Подождем, пока не появится новая валюта”, – советовал жертвователь, намекая на отсутствие портрета Мао на стоюаневой банкноте.

Ай Вэйвэй был восхищен:

Пришла девушка с рюкзаком денег и спросила: “Куда положить? Я копила на машину, но теперь передумала. Они ваши”… Люди возвысили голос и начали финансировать человека, которого государство называет преступником. Это неслыханно.

Бухгалтер Ая публиковал отчеты о растущем потоке пожертвований. Список был очень пестрым: я нашел, например, имя человека, чей сын заболел, попив отравленного молока. К концу недели денег набралось больше, чем требовалось для депозита. После того как сбор денег стал самым обсуждаемым событием в “Вэйбо”, аккаунт Ая был заблокирован. Мой телефон зажужжал:

Удалите все упоминания в интернете о том, что Ай Вэй-вэй собирает деньги на уплату налогов. Сайты должны как можно скорее удалять сообщения… используемые для нападок на партию, правительство и правовую систему.

Партийный таблоид “Глобал таймс” предположил, что запуск бумажных самолетиков через стену можно счесть “нелегальным сбором денег”, и предостерег: “В последние тридцать лет такие, как Ай Вэйвэй, подымались – и снова падали, а Китай тем временем продолжает свое восхождение вопреки их пессимистичным прогнозам. К чему действительно идет наше общество, так это к избавлению от таких, как Ай Вэйвэй”. Ожидая суда, Ай начал беспокоиться. Зимой деревья у дома сбросили листву, и камеры на столбах таращились особенно нагло. Ай швырял в них камни, и его задержали за “нападение на камеру”. Один из поклонников художника поинтересовался в Сети: “Насколько серьезно ранена камера? Нужно ли ее навестить? Может, сделать томографию?”