Век Екатерины Великой
Шрифт:
– Что же привело вас, дитя мое, в сей неурочный час?
– Ах, Ваше Высочество, любимая моя наставница! Сегодня я получила столько неприятных новостей, которые могут повлиять на жизнь нашей любимой Отчизны, и на вашу жизнь в ней, что я решилась на сей опрометчивый шаг, надеюсь, вы поймете и простите меня.
Горящие глаза посетительницы окончательно обеспокоили и одновременно растрогали Екатерину. Она быстро обняла Дашкову.
– Я готова вас выслушать, милая княгиня.
– Драгоценная моему сердцу, дорогая моя Екатерина Алексеевна! Я думаю о вас денно и нощно! Меня страшит ваше будущее, понеже моя скверная сестрица и ваш, простите, странный супруг распространяют слухи, будто бы после смерти императрицы все изменится – политика внутренняя и внешняя,
Слезы брызнули из глаз Дашковой. Великая княгиня молча смотрела прямо перед собой, нахмурив брови. Не дождавшись реакции, молодая княгиня продолжала:
– Я здесь, у вас, Ваше Высочество, умоляю довериться мне, сказать, есть ли у вас какие-нибудь планы али намерения хоть каким-либо образом обезопасить себя и Павла? Ежели нет, то позвольте мне заняться вашим спасением. У меня есть друзья, коим не безразлична ваша судьба, как и судьба России. Токмо дайте знак и, поверьте, все обернется в вашу пользу, уж я постараюсь, клянусь вам!
Искренность маленькой княгини была явно неподдельной. Екатерине в ту минуту хотелось прижать ее к себе, довериться, сказать, что не так все плохо, что есть у нее люди, готовые поддержать, не дать в обиду, и среди них любимый ею Гришенька, но… но нет. Неможно поддаваться чувствам. Неможно впустить ее в круг людей, готовых отдать жизни за нее. Не следует забывать, что она сестра злосчастной Воронцовой. К тому же, ей нет и девятнадцати лет.
Обратив глаза к отважной подруге, Екатерина прервала ее:
– Катенька, помилуйте меня, дорогая! Ну как я могу что-то предпринять, когда кругом даже у стен есть уши? И не стоит верить досужим слухам… Поверьте, в последние дни отношения с супругом моим пошли на лад. Чаю, все изменится к лучшему. Бог милостив, он все направит в нужное русло. Единственное, чего хотелось бы мне – дабы ничто меня не скомпрометировало в глазах Великого князя, поелику в последнее время, когда императрица столь больна, я никуда почти не выхожу и не принимаю. Кроме того, вы ведь знаете: все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.
Дашкова поднялась с подушек, пытливо посмотрела на подругу и кивнула. Вытерев слезы, поднялась с постели.
– Понимаю, вы делаете все правильно! Господь не оставит вас, но и мы, ваши друзья, о вас позаботимся.
Она порывисто обняла подругу.
Спустив ноги, Дашкова принялась обуваться. Великая княгиня заботливо поправила ей пуховый шарф.
– Удачно вам, дорогая, добраться до дома! Пожалуйста, запахнитесь, как следует. Возьмите с собой вот сие одеяло, дабы накрыть ноги: в карете холодно. И спокойной ночи. Будем молиться и надеяться на Провидение.
Облачившись в шубу, княгиня взяла из рук Екатерины одеяло и прижала к себе.
– Спасибо за вашу добрую заботу, Ваше Высочество. Но, в самом деле, жизнь моя мне не дорога, лишь бы вас спасти.
Голос ее дрогнул, она с трудом сдерживала слезы. Екатерина принялась увещевать ее:
– Княгиня, душа моя, я очень вам благодарна, но вовсе не хочу, дабы вы так рисковали из-за меня.
Дашкова благодарно склонилась и, поцеловав на прощание руку, решительно выговорила, отходя к двери:
– Не могу долее компрометировать вас столь поздним рандеву. А вы спите спокойным сном. Я же буду молиться – и действовать, дабы все устроилось как можно лучше для вас.
Екатерина даже вздрогнула: столько силы и несокрушимой преданности прозвучало в ее словах. Паки на секунду захотелось рассказать о том, что предпринимает граф Орлов. Дверь за Дашковой закрылась, и Екатерина облегченно вздохнула. Господи, откуда столько смелости в худенькой молодой женщине?
Вытянувшись в постели, она размышляла над поступком Дашковой и о возможных грядущих событиях в своей жизни, о коих думать ей совершенно не хотелось. Нет, она и в самом деле не могла представить себе, что сулит ей завтрашний день. Как жаль, что Бестужев в опале, – и как хорошо, что воспитатель сына, Никита Панин, на ее стороне! Как славно,
Никита Иванович Панин слыл человеком холодного ума и легкого ленивого нрава. Став наставником цесаревича, Панин весьма к нему привязался, и, как обыкновенно бывает, считал, что никто, включая его мать, так не любит Павла, как любит он.
Не прошло и полугода, как Панин понял, что влюблен в Великую княгиню, причем влюблен безответно. Он понимал, что Екатерина Алексеевна токмо рассталась с графом Понятовским. Он чаял, что не все потеряно, надобно лишь подождать – и все сложится. Но тут на пути обозначился бравый молодой красавец Григорий Орлов, коего Никита Иванович сразу же возненавидел всем сердцем, почитая его безродной выскочкой. Екатерина замечала страдания Панина, но сердце ее принадлежало Орлову. Панин оставался ее поклонником, и ей льстило, что он совершенно отличался от остальных восторженных и пылких молодых людей из ее окружения. Ей нравилось, что он, как и она, не разделял прусских симпатий Великого князя. Панин оставался сторонником Австрии, как и Бестужев.
Никита Иванович много беседовал с Екатериной Алексеевной; они обсуждали положение дел в стране, говорили о близкой кончине императрицы, которая многое изменит не токмо в России, но и в других странах.
Великая княгиня ведала, что у графа Панина зрели свои планы на воспитанника, посему всегда держала с ним ухо востро. И сие понятно: ежели б сын Павел стал императором, а Екатерина лишь регентом при нем, то каково же было бы влияние у воспитателя на малолетнего правителя! Нет, такого она допустить не может. Однако Екатерина прощала Панину его амбиции. Бог с ним, пусть мечтает! Тем паче, что ни говори, а голова его стоила многого. Да и маленький Павел Петрович его обожал.
Панин же всерьез задумывался над будущим цесаревича Павла. Пусть и решал его, не учитывая тайные устремления Екатерины, но, во всяком случае, находил нужным защищать ее интересы супротив ее врагов, коих было предостаточно. Например, с Воронцовыми было весьма непросто: они хотели, по меньшей мере, развести Екатерину с Петром и объявить Павла незаконным ребенком, после чего наследник мог бы жениться на фрейлине Воронцовой. К счастью для Екатерины, намерения Воронцовых не пришлись по душе Шуваловым, которые предполагали выслать Петра в Германию и возвести на престол Павла при регентстве Екатерины. Никита Панин занимал среднее положение между ними, высказываясь за законный порядок вещей, рассчитывая обеспечить таким образом и Екатерине, и себе возможность благотворно влиять на правление будущего императора. Екатерина выслушивала его, но ничего не говорила, понеже у нее были собственные планы, связанные с Орловыми.