Век Филарета
Шрифт:
Почти полвека назад Филарет начал свои богословские изыскания толкованием на Книгу Бытия, первую книгу Писания. Теперь же всё чаще он задумывался над смыслом последней книги — Откровения Апостола Иоанна Богослова.
...И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырёх животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри.
Я взглянул, и вот, конь белый и на нём всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он победоносный, и чтобы победить...
Умудрённому годами старцу было открыто, что с книги судеб человеческих, лежащей на престоле Господнем, снята первая печать. И первый всадник вошёл в мир.
Филарет страшился за судьбу Церкви, надежду и опору которой он видел в семинариях
Ему по сердцу была осмотрительность протоиерея Петра Делицына, публиковавшего в академическом издании труды отцов церкви в максимально приближенном к первоисточнику виде. Жертвуя чистотою языка и плавностью речи, переводчик не посягал на смысл дорогого православного наследия. Вот, кстати, почему профессор Никита Гиляров-Платонов до своего ухода из академии не показывал подлинного текста своих лекций по патрологии [56] митрополиту (он там не только излагал жития отцов церкви, но и критически рассматривал их писания).
56
Патрология — раздел христианского богословия, посвящённый изучению биографий и произведений отцов Церкви; занимается также сводами их сочинений.
Нельзя покушаться на цельность православного богословия, хотя бы и называли его иные «казённым» или «школярским», был убеждён святитель. Сие не мёртвая буква предания, но постоянный живой опыт Церкви, в одном литургическом служении сохраняющей всё богатство и глубину веры и знания.
В то же время Филарет не был рабом буквы. Ещё мудрый митрополит Платон призывал его с Андреем Казанцевым остерегаться впадения в пустую схоластику, когда боговдохновенное учение превращается в учёный комментарий к текстам. При всех ошибках двух врагов — князя Александра Николаевича и отца Фотия — одно их объединяло: стремление лично стяжать благодать Святого Духа. Сие, в свою очередь, есть другая линия богословского умозрения, когда содержание веры раскрывается в самом опыте жизни, когда человек в одиночку восходит к Богу.
А между тем начатая четверть века назад отцом Фотием борьба против мистицизма обернулась (при явной поддержке протасовского Синода) обмелением духовного направления в церковной жизни. Допускалось, а равно и одобрялось аккуратное исполнение обрядов, и лишь сердце и духовный разум побуждали священников выходить за узкие рамки выполнения треб.
Продолжая начатое митрополитом Платоном и митрополитом Феофилактом повышение образовательного уровня и улучшение быта священства, Филарет растил уже второе поколение новых иереев — образованных богословски и светски, красноречивых проповедников и вдумчивых пастырей. Маловато таких было, но всё же с каждым годом число их возрастало. Вот почему семинарии и Московская духовная академия постоянно озабочивали владыку.
Филарет посещал их круглый год, а публичные экзамены без него не проводились. Приезжал владыка запросто. Раз как-то застал студентов в учебное время в кельях. Растерявшиея академисты повскакали с коек, приглаживая шевелюры и одёргивая сюртуки.
Хорошо хоть запаху табаку не было, знал, что многие покуривали. Некоторые усердно изучали бостон и вист, засиживались с картами за полночь (хотя игра шла не на деньги, а «на мелок»). Иным из посада даже в пост молоко носили, к смущению богомольцев, но инспектор никак не мог дознаться, кому именно. Многих стесняла жизнь по звонку, в условиях монастырского затворничества, ведь ворота лавры закрывались в десять вечера и ключи относились наместнику; надоедала теснота келий, где подчас спали по двое на одной постели, опостылела пресная еда, картофельные котлеты и кисели; утомлялись от напряжённого учения, в котором душа постоянно держалась «в горних и духовных» сферах, а низшая природа влекла молодую душу долу.
Всё меньше находилось желающих избрать монашество. Пример Александра Бухарева, постригшегося в двадцать один год, оставался единственным.
Случалось, что студент, за годы
А всё же, в отличие от петербургской академии, также дорогой сердцу Филарета, от Троицы выходили не чиновники синодального ведомства, а пастыри духовные. Пусть были они простоваты и грубоваты, лишены столичного лоска, зато уединённость и отсутствие городской суеты помогали им постигать богословие не как отвлечённое знание, но как дело жизни и творческое разрешение жизненных вопросов.
Этой весной в академии завершали работу над переводом Евангелия от Иоанна. За основу был принят давний перевод самого владыки, но Филарет поощрял собратий к его улучшению. Впрочем, открыто ему возражал лишь протоиерей Пётр Делицын, по должности цензора правивший, как шутили в академии, «не только творения святых отцов, но и самого митрополита». Это Делицын предложил исключить одну проповедь из нового собрания творений высокопреосвященного, и Филарет согласился.
Рассуждая сам с собою, Филарет признавался, что из троицких обитателей милее всех сердцу был Александр Горский, однако возникавшие затруднения владыка обсуждал с деловым отцом Антонием.
— Написал мне письмо Андрей Николаевич, в коем чуть не приказывает, что надобно выпустить ответ на книгу о сельском духовенстве. Прикажите, дескать, непременно, а то вы медлите, и книга сия действует, будто яд, в высшем кругу. А я всё ж таки медлю... хотя и не по душе мне выставление на позор бед наших.
— Выяснилось, кто автор?
— Большой тайны тут нет, иерей Иоанн Белюстин... Граф Александр Петрович мне рассказал, что получил книгу ещё в виде записки от нашего неугомонного Погодина [57] . Мало ему письмами своими всю Россию будоражить, подбил бедного иерея, напиши, дескать, всю правду о положении сельского духовенства. Тот и написал о взятках при приёме в семинарии, о грубости, нищете, пьянстве, разврате... Да вы ж читали! Погодин ещё спрашивает графа, какую награду он даст автору, а граф ему — вы мне только имя не называйте... Тогда наш либерал даёт записку другому либералу, помоложе, князю Николаю Трубецкому, а тот её в Париже и распечатал, к стыду нашему.
57
...от нашего неугомонного Погодина. — Погодин Михаил Петрович (1800—1875) — историк, писатель, журналист. Профессор Московского университета, академик с 1841 г. Издавал журналы «Московский вестник» (1827—1830), «Москвитянин» (1841—1856). Сперва ему были характерны нерассуждающая религиозность, монархизм, великодержавный шовинизм — и одновременно возмущение нищетой, бесправием. С нач. 40-х гг. вёл преимущественно публицистическую и научную деятельность, выступая как апологет официальной народности. Православие как религия «смиренномудрия», самодержавие как система «отечественным» устоям — это, по его мнению, должно было спасти страну от революции, с этих позиций он приветствовал «Выбранные места из переписки с друзьями» Гоголя.
— Поступок сей сравнить можно лишь с усмешкой Хамовой над наготою отца своего, — строго сказал отец наместник. — С Андреем Николаевичем мы часто не сходимся во мнениях, но тут он прав — нужен ответ. А автор заслуживает низложения из сана.
Сидели в митрополичьих покоях в лавре, оба порядком подуставшие после литургии и молебна, посещения занятий в академии и обхода обветшавших царских покоев, требовавших ремонта. У отца Антония гудели ноги, и больше всего хотелось прилечь, но он не мог не выслушать сомнений старца-митрополита.