Век Филарета
Шрифт:
— Будет исполнено.
— Теперь о наших. Без крайней надобности не отпускайте иноков из монастырских стен. Ни к чему это... Мне донесли, что на правом клиросе в Успенском соборе смех раздаётся. Вразумите вы их, отец наместник! А тех, что у гроба ссорились, пришлите ко мне. Если уж мы в лавре не будем вести себя благоговейно, чего с мирских спрашивать!.. Что с пьющими?
— Сделал внушение им, владыко, и перевёл на хлеб и квас. Двое образумились, а вот Олимпий...
— Так передайте ему, что удалим, коли не исправится. Пошлите его свалки разбирать, а то под стенами у нас хоть не подходи... Принц Ольденбургский написал мне, что при посещении академии слышал запах табака. Что скажете, отец Поликарп?.. — Митрополит не дождался ответа от ректора и тяжело вздохнул. — Купцы московские предложили
— Вы бы мне в помощь кого назначили, владыко, — просительно сказал архимандрит Афанасий. — Трудно мне, слаб стал.
— Подумаем вместе, отче...
В тихий и сумрачный ноябрьский вечер, когда перестал лить надоевший холодный дождь, когда фонарщики давно зажгли тусклые масляные фонари на Волхонке, в начале Остоженки и Пречистенки, когда будочник в последний раз оглядел свои владения да и отправился дремать в пропахшую табаком, тёплую и уютную будку, поставленную в начале широкого бульвара, иные знакомые князя Сергея Михайловича Голицына и его сёстры, решившие запросто заглянуть на огонёк, поворачивали вспять. Во дворе княжеского дома, расположенного наискосок старого Алексеевского монастыря, стояла митрополичья карета. Это означало, что владыка Филарет приехал в гости к княжне Анастасии Михайловне, живущей в доме брата. Мало кто без особенного приглашения решался вторгнуться в такое общество.
Князь Сергей Михайлович принадлежал к первым лицам в первопрестольной по знатности рода и богатству. С владыкой Филаретом они подружились на заседаниях тюремного комитета и близко сошлись, обнаружив родство душ. Личная жизнь князя не сложилась, с женою он расстался вскоре после свадьбы и отпустил её за границу, а ласку свою изливал на племянников и племянниц. Князь отличался добросердечием и щедростью. Будучи председателем московского Опекунского совета, особенное своё внимание он полагал на судьбы детей-сирот. По субботам на Волхонку к дому князя стекались бедняки, которым раздавалась милостыня деньгами и хлебом. Известно было, что князь отзывался и на письменные просьбы о помощи.
Они сошлись и полюбили друг друга. Князь давал советы относительно отношений с двором, государем и царской семьёй, нередко выступал посредником между митрополитом и царём.
Филарет, нарушая традицию московских архиереев, не отгораживался от общества. Он принимал многих у себя на подворье, сам ездил в гости к нескольким московским знакомым. Настороженность плебея в отношении аристократии исчезла у него давно, и с нею он не путал недавних выскочек. Большинство лучших дворянских семей составляли люди сердечные, умные, отлично воспитанные и обладающие сильно выраженным чувством долга. Часть была равнодушна к вере, но князь Сергей Михайлович принадлежал к той половине, которая с открытым сердцем следовала путём православия.
В гостиной собрался обычный в такие дни кружок близких людей: князь с сестрой, тишайший Михаил Михайлович Евреинов, Вера Михайловна Нарышкина, приехавшая из Петербурга Елизавета Михайловна Хитрово, Екатерина Владимировна Новосильцева, граф Сергей Петрович Потёмкин, его жена графиня Елизавета Петровна, Елизавета Ростиславовна Вяземская, начальница в Доме трудолюбия, и одетая в чёрное Маргарита Михайловна Тучкова.
—...Читал, владыко, по вашему совету тридцать шестой псалом Давидов и радовался и печалился, — рассказывал Евреинов. — Радость понятна, сильно жжёт он глаголом сердце... А печалишься невольно оттого, что и на мгновение подобной веры не имеем в своей молитве.
Евреинов был человек удивительный. Незнатный, небогатый, живущий на одно жалованье служащего в воспитательном доме, он как-то так поставил себя, что все его уважали. Более того, его любили за кротость, младенческую незлобивость и редкое бескорыстие. Верил он так же просто и искренне, как и жил. Рассказывали, что он ни разу в жизни не нарушил поста, даже в военном походе 1812 года.
— Добрейший Михаил Михайлович, — повернулся к нему владыка, — не должно унывать от несовершенства нашей молитвы. Различаем дело молитвы от услаждения в ней. Дело человек должен делать постоянно и неослабно по заведённому распорядку,
— Михаила Михайловича тяготит его духовное несовершенство, а меня земные грехи, — вздохнула Нарышкина. — И помню, что не суди, не осуждай, а будто кто за язык тянет! Слово за слово, а там охну — наговорила такого...
— Что ж делать, надобно учиться постепенно. Сперва удерживайся от слова осуждения, потом от намерения, далее удерживай саму мысль. Кто довольно знает и судит себя, тому не должно судить других...
Княжна Анастасия Михайловна сидела за хозяйским местом у самовара. Владыка расположился на диване. Рядом с ним — Новосильцева и Евреинов, остальные гости напротив. Тучкова скромно устроилась поодаль, держа чашку в руках. Князь Сергей Михайлович расхаживал по гостиной, слушая разговор и думая о чём-то своём.
— Что же наша гостья? — обратилась княжна к Хитрово. — Какие новости из столицы?
— Самые разнообразные! — с готовностью заговорила Хитрово, — Вот в газетах написали, будто в Америке придумали такую машину, что сама едет по деревянной колее силой пара.
— Ну и врут! — засмеялся князь, — Это вроде нашего ковра-самолёта.
— Не перестают обсуждать милости, пожалованные Паскевичу. Жан Гагарин, сын старого князя Гагарина, окончательно перешёл в католичество, стал чуть ли не иезуитом. Жуковский совершенно оставил поэзию и превратился в великого педагога. Он для наследника придумал даже какую-то особенную азбуку... Пушкин впал в полную хандру. Я хочу его женить. Он весною сватался к младшей Гончаровой и получил ответ неопределённый, а у меня на примете есть иная девица... Вот послушайте, какую грустную пиесу он написал: «Дар напрасный, дар случайный...»
Стихи были выслушаны в молчании, которое нарушила Новосильцева:
— До чего же верно передано чувство отчаяния... Это про меня написано.
— А вы, владыко, что скажете? — поинтересовалась хозяйка.
— Не напрасно, не случайно жизнь от Бога нам дана! — взволнованно произнёс митрополит. — В этом отрицании слышится вопль души, утерявшей верный путь...
— Но согласитесь, стихи восхитительные! — воскликнула Хитрово.
— Да, — кратко ответил Филарет, вдруг погрузившийся в раздумье.
Вечер продолжался. Обсуждали московские новости, распоряжения князя Дмитрия Владимировича Голицына, путешествие в Иерусалим, к святым местам Андрея Муравьёва, того самого красавца Муравьёва, с которым Пушкин хотел драться на дуэли [34] , потому что верил предсказанию гадалки, что умрёт от руки высокого белокурого красавца. Владыка слушал со вниманием, но участия в разговоре не принимал. Впрочем, он согласился на просьбу Хитрово просмотреть путевые заметки Муравьёва, подготовленные им к печати. Графиня Потёмкина просила его помолиться о своём брате, главаре мятежников князе Сергее Трубецком, осуждённом к каторге, и владыка утешил её согласием.
34
...того самого красавца Муравьёва, с которым Пушкин хотел драться на дуэли... — Муравьёв Андрей Николаевич (1806—1874) — чиновник министерства иностранных дел в Петербурге, в 1833—1836 гг. обер-прокурор Св. Синода, с 1836 г. камергер, впоследствии статский советник; поэт, писатель, автор книг духовного содержания, член Российской академии. Оставил воспоминания о Пушкине и других русских писателях. Первые встречи его с Пушкиным происходили в 1826—1827 гг. в Москве — у Е.А. Баратынского и в салоне 3.Н. Болконской. Существует одобрительный отзыв Пушкина на стихи Муравьёва. Однако в 1827 г. Пушкин написал и напечатал злую эпиграмму на неловкость Муравьёва, в один из вечеров у Волконской разбившего гипсовую статую Аполлона. Муравьёв в ответ тоже сочинил эпиграмму. Однако в дальнейшем Пушкин явно стремился сгладить впечатление от эпиграммы, хотя, по некоторым сведениям, терпеть не мог Муравьёва. Через несколько лет они встретились — довольно дружески — в архиве Министерства иностранных дел, и их отношения поддерживались до самой смерти Пушкина.