Век гигантов
Шрифт:
Николка счел нужным возразить на пункты 3-й и 5-й.
Пункт 3-й. Относительно власти. — Власть принадлежит всем, достигшим совершеннолетия. Къколя соглашается, что раньше было вполне нормальным, когда власть находилась в руках наиболее мудрых и опытных в орде — в руках старых людей. Теперь это будет ненормально, потому что охотники знают столько же, сколько и они, если не больше. Власть должна быть выборной. Пяти человек, избранных на общем собрании, с полномочиями на год, будет достаточно.
Пункт 5-й. Относительно
Ни того ни другого возражения Айюс — председатель старейшин — не принял, даже слушать не стал. — Айюс сказал. Его слово — кремень. Так было — так будет. Мъмэм сейчас умрет, и его скушают, ибо мяса, привезенного охотниками, недостаточно для всей орды.
Вон оно что! Старцам человеческого мяса захотелось!.. Николка подозревал о каннибальских наклонностях краснокожих, о их людоедстве во время голодовок, но он никогда не думал, что об этом можно говорить так просто и цинично. Да дело-то, в сущности, и не в этом: людоедство нужно истребить в корне; чтобы и помыслов таких не было. Вот как надо вопрос ставить!
Но старики были непреклонны, в их глазах загорелись плотоядно-звериные огоньки, в мыслях они уже кушали Мъмэма. Айюс встал и повторил, что его слово твердо, как кремень, — пускай Мъмэм убьет сам себя.
Великан Мъмэм сделался пепельно-серым, миндалевидные его глаза помутились. Чего доброго, он готов был исполнить требование кровожадного старца. Николке только и осталось, что призвать охотников к открытому восстанию.
— Братья! — сказал он, ожесточившись. — Старики глупы, как кремни. Головы их тверды, как кремни. Слова их тверды и глупы, как кремни. Охотники умнее стариков и сильнее их. Охотники жалеют глупых стариков. Не надо их убивать, но надо заставить их ехать в новую пещеру. Власть там будет принадлежать всем… Вот смотрите, что я сделаю. Пусть братья поступят так же.
Он взмахнул арканом, приготовленным загодя, и Айюс, захлестнутый в плечах, скувыркнулся с председательского места.
Старики и пять ведьмоподобных старух схватились за свое жалкое оружие. Инвалиды держали нейтралитет: они ничего не теряли. Схватка окончилась смехотворно-быстро. Противник был силен своей нравственной силой, но когда эта последняя, в лице Айюса, грохнулась на землю, богатырям-охотникам не составило большого труда обезоружить слабые руки и надеть путы на дряхлые тела. Нужно отдать справедливость охотникам: они обращались со старцами и старухами сыновне-нежно и спеленали их веревками, как грудных детей.
— Вах! — свободной грудью вздохнул дикарь Мъмэм и нерешительно добавил: — Охотники будут кушать стариков.
— Нет, — отвечал Николка, — старики будут жить с нами в мире; они полежат немного и поумнеют.
— Старики жестки, как веревки, — согласился Мъмэм, — пусть лежат.
Наскочившая на утес ночь загнала всех в пещеру — и людей, и коней, и собак.
12
Лесной пожар. — Николка сооружает сани. — Луп — забияка. — Старики голосуют вместе с молодежью. — Выступление колдуна-гипнотизера. — Предательство стариков. — Николка вносит «порядок». — Необходимость антирелигиозной пропаганды. — Печальный вестник от Скальпеля. — Новая орда — «моглей». — Скальпель в плену. — Семейных отношений в орде не существует. — Николка надул. — Обида Скальпеля
В полночь затряслась земля. Гранитные своды пещеры наполнились гулом. Проснулись все; даже часовой, мирно склонивший голову на живот одного из старцев и задремавший крепко, вскочил, ровно встрепанный… Ему-то показалось, что это пленники, зорко охраняемые им, сбежали и колотят теперь палицами по головам спящих коммунаров… Но нет: пленники были на своих местах; они тоже прислушивались к зловещему гулу. — Дрожал великан-утес; ревело смертельным ревом лесное зверье; панически-тоскливо выли собаки; бились кони в темном углу пещеры. Старуха Гарба — «Утроба», складчатостью кожи похожая на летучую мышь, прокаркала веще:
— Рушится земля, ух-ху! Смерть всем — связанным и свободным! Ах-ха-ха!..
Она определенно била на увеличение паники.
Николка бросился к каменной глыбе, загораживающей выход, чтобы посмотреть — что там, на воздухе, но его удержали перепуганные насмерть охотники.
Гарью пахнуло в трещины стен. Айюс, «умудренный годами», отозвался спокойно из груды спеленатых тел:
— Лес горит. Бегут звери… Много мяса будут иметь арийя.
Спокойные слова внесли умиротворение в трепещущие сердца. Николка проникся вдруг уважением к человеку, прожившему 150 зим. В самом деле, ведь этот гул — топот бесчисленных ног спасавшихся бегством от стихийного бедствия животных. Как можно было думать о землетрясении!
На глазах остолбеневших охотников он собственноручно развязал старца и сказал ему с веселой покорностью:
— Пусть Айюс приказывает, что делать.
Польщенный старик гордо тряхнул седыми лохмами и победоносно осмотрелся кругом.
— Маленький Къколя имеет хорошую голову, — сказал он, — но старый Айюс жил долго и знает больше Къколи.
— Пусть так, — согласился Николка, — не буду пока спорить. Дуй, старче, дальше.
— Старый Айюс, — продолжал старик с горечью в голосе, — будет приказывать, потом — его опять свяжут?
— Нет, он теперь навсегда освобожден.
Старик ворчал:
— Старый Айюс имеет старые кости. Старые кости болят от грубых веревок…
— Ладно, ладно, старче, не дуйся, не проезжался бы насчет Мъмэмского мясца, не был бы связан.
По забывчивости последнюю фразу Николка произнес на чистом русском языке, ее никто не понял, и тем большее впечатление произвела она на старика. Кто его знает, что он подумал, только вместо того, чтобы приказывать, он стал конфиденциально советоваться с Николкой: