Век гигантов
Шрифт:
«Старое слово» — это обычай, закон, установленный неизвестно когда и неизвестно кем, но закон обязательный для всех без исключения. Неисполнение его каралось смертью.
Так они боятся «старого слова», — думал Николка, довольный, что загадка, наконец, раскрыта. Они удрали от стариков, бросили их без защиты и без мясного питания и теперь боятся справедливой кары. Не будь эта кара столь жестокой, он без колебания перешел бы на сторону стариков. Ведь, заботясь о себе, они заботились также о женщинах и о детях и этим сознательно или бессознательно стояли на страже всего коллектива. Тут возразить ничего нельзя. Вполне правильная тактика.
— Пусть охотники не боятся «старого слова». Къколя скажет старикам новое слово. Пусть Мъмэм смело продолжает путь.
Все же дикари не чувствовали в себе достаточно бодрости, чтобы показаться на глаза покинутой орде. При знаках общего одобрения снова выступил хитрец Ург. Подражая в интонациях и в построении фразы Къколе, он важно сказал:
— Пусть Къколя сам говорит со стариками. Маленький вожак имеет большую голову и язык быстрый, как стрела. Охотники будут немы, как дождевые черви. Пусть Къколя смело говорит свои новые слова.
Николка торжественно согласился. Тогда всадники соскочили с коней и взяли их за повода. В настороженном безмолвии они прошли весь сосновый бор; деревья стали редеть, и почва, засыпанная хвоей, изменилась в каменистую; то тут, то там попадались отдельные скалистые громады, поросшие можжевельником и елями. Вдруг Мъмэм остановился. Остановились все.
— В чем дело? — спросил Николка.
Ему показали на землю. Длинной и широкой полосой перед ними лежали сухие ветви. За ветвями начинался гранитный массив — утес, имевший в вышину сажен 25 и в обхват — около сотни.
— Что это? — спросил Николка, указывая на странные ветви, которые вызвали остановку.
— Гра, — отвечали ему [21] .
Николка знал, что на языке плиоценщиков «гра» значило «ограда»; так они называли, по крайней мере, каменную стену вокруг пещеры. Но эта «гра» — из суков и веток — вряд ли кого могла задержать; через нее можно было свободно перейти, не затрачивая больших усилий.
Дикари, однако, колебались, а когда они осторожно — сучок за сучком принимая — стали делать в «ограде» проход, Николка понял назначение ее: животное, вздумавшее перебраться через широкую полосу сухих веток, неминуемо подняло бы треск, треск послужил бы тревожным сигналом [22] .
21
По-санскритски grha (гра) значит «дом», «хижина»; отсюда — славянское «град», «город», что значит «огороженное место».
22
У дикого народа Ведда (на Цейлоне) место ночевки обводится кольцом из сухих ветвей. В этом можно видеть зачаточную форму изгороди.
— Значит, орда близко, — решил Николка, — а краснокожие хотят нагрянуть на нее, как снег на голову.
Он поднял глаза к верхушке горы, надеясь увидеть там часового; в ту же минуту чья-то лошадь шарахнулась в сторону и раздавила копытами несколько сухих веток, — на горе показалась голова, предупреждающий крик сорвался с ее уст.
Мъмэм крикнул навстречу:
— Арийя!.. — и вытолкнул Николку вперед.
Голова кого-то предупредила, повторив
Коммунары обошли гору и очутились на гладкой площадке перед отвесной гранитной стеной, в которой зияло широкое отверстие. На площадке кипела жизнь.
— Да их совсем не тридцать человек, — поразился Николка.
Куча волосатых ребят, начиная от возраста Эрти и кончая 15-летними юношами, куча, по крайней мере, в двадцать голов, буянила и резвилась вокруг неподвижной группы из стариков, женщин и мужей среднего возраста. Ребята приветствовали прибывших визгом, свистом, криками и смехом…
Старец, сидевший в центре группы, что-то произнес гневное, и ребята вмиг замолкли. Некоторое время стояло жуткое молчание. Николка успел разглядеть тех, перед которыми ему надлежало произносить свои новые слова, и успел пересчитать их. Дюжина преклонных старцев с белыми гривами и бородами; десяток мужей средних лет — по всей вероятности, инвалидов: среди них были кривые, хромые и безрукие; около восьми женщин, из которых лишь три были молоды, а остальные напоминали страшных мегер.
«Да, взрослых, действительно, около тридцати человек, — отметил Николка, — значит, ребята у них не идут в счет».
Старец, сидевший в центре, — седой с головы до пят, — глазами метал молнии, грудь его тяжело вздымалась, подбородок дрожал; он походил на белого медведя, которого выгнали из берлоги. Такой прием действовал всем на нервы, и Николка решил нарушить молчание. Может быть, это будет не по правилам, но что же делать!..
— Охотники пришли с большой добычей, — сказал он и прибавил приветствие, сочиненное им самим: — Солнце да освещает вечно ваши старые, мудрые тела.
Коммунары будто проснулись: торопливо сняли с лошадей оленье мясо и сложили его к ногам старцев. Сделав это в какой-то каталепсии, они снова укрылись за спину маленького вожака.
Белый медведь глухо заворчал, из его глотки вырвались протестующие слова:
— Человек с желтой голой кожей пусть молчит. Айюс знает, кого спросить. Айюс знает Мъмэма — вожака.
Николка обозлился и, ткнув себя в грудь, заявил:
— Къколя — первый вожак, Мъмэм — второй. Къколя приветствует стариков, мужей попорченных и женщин — старых и молодых… — и для самоободрения добавил непонятное никому: — Старики — идиоты и деспоты.
Айюс — белый медведь — на заявление и приветствие Къколи обратил ровно столько внимания, сколько обращают на пустую кость. Айюс крикнул — свирепый:
— Мъмэм!..
Великан, верный уговору, молчал.
— Мъмэм!! — Старец вскочил на ноги и угрожающе взмахнул палицей. — Мъмэм умрет!..
Из группы охотников вырвался ропот негодования. Ург скорчил дерзкую мину.
— Ург умрет!! — завопил старец.
Новый ропот — более громкий. Гири негодующе произнес: «Олкки жълон!»
— Гири умрет!..
Ропот громче, возмущение заставило Трну, Гъсу и Ничь схватиться за топоры. Старец — с пеной у рта:
— Трна умрет! Гъса умрет! Ничь умрет!.. — И, высоко взметнув палицу, он бросился на неподвижных охотников.
— Вот старый дьявол! — возмутился Николка. — Он совсем не дает сказать мне мои новые слова… — И когда над черепом застывшего в фатальной оцепенелости великана Мъмэма взлетела палица, Николка отразил ее ловким ударом топора.
Палица выпала из рук ошеломленного старика. Николка демонстративно рассек ее топором, сначала пополам, потом на четыре части.