Век перевода. Выпуск первый (2005)

Витковский Евгений Владимирович

СВЕРШИЛОСЬ

Изнемогая от страха и подозрений, Когда тоскует дух, а взгляд — тревожен, Мы изобретаем, как нам избежать Жуткой опасности, которая Столь очевидно угрожает нам. Но нет, мы ошиблись. Ее не существует… Знаки ввели нас в заблуждение: Знаки, которые мы могли не расслышать, Которые мы могли неверно понять. Тут-то другая беда — не та, которой мы ждали, — Внезапно и стремительно обрушивается на нас И, застав нас врасплох, завладевает нами.

SOPHOI DE PROSIONTON [9]

Богам открыто грядущее,

простым смертным — настоящее,

а мудрецам — близкое будущее.

Филострат, «Жизнь Аполлония Тианского»

Простым

знакомо людям настоящее, Грядущее известно божествам — Одни они предержат все стихии. А прозорливцам — вскоре предстоящее Предчувствовать дано. Им, мудрецам, Порой, в часы трудов их, слух тревожит вдруг Какой-то тайный зов, неясный нам: Того, что близится, шаги глухие, — И внемлют жадно. Но не слышен этот звук За окнами их — простецам.

9

Sophoi de prosionton — мудрым [открыто] будущее (др. — греч.).

ПОКИНУЛ БОГ АНТОНИЯ

Когда в часы ночные вдруг услышишь Ты звуки дивной музыки, и поступь, И возгласы незримого фиаса — Тогда ты не оплакивай напрасно Свою судьбу, что нынче отвернулась, Свершенья, что тебе не удались, И замыслы — теперь, как оказалось, Невоплотимые… Бестрепетно, давно к тому готовый, Ты отпусти теперь Александрию, Которая уходит от тебя. И не обманывайся, про себя Твердя, что это сон, что эти звуки Почудились тебе, — не соблазняйся Подобною надеждою напрасной. Бестрепетно, давно к тому готовый, Как подобает мужу, кто владел Великим этим городом, — спокойно Шагни к окну и внемли умиленно, Без слез и малодушия мольбы, Последним звукам, сладостным и дивным, Таинственного шествия; простись И отпусти свою Александрию.

ФЕОДОТ

Если ты из тех, на ком лежит печать Истинной избранности, то себя Обуздывай, когда к тебе придет успех. Сколько бы ни был ты прославлен, Сколько бы ни превозносила Молва свершенья твои в Италии, В Фессалии, сколько бы ни было указов Издано в Риме о почестях тебе Твоими поклонниками, — померкнут И радость твоя, и торжество, И упоенья властью — впрочем, над чем? — Более ты не ощутишь, Когда Феодот в Александрии Преподнесет тебе на блюде Кровавом — голову бедного Помпея… Нет, не надейтесь, что в жизни вашей, Расписанной по минутам, тихой, Прозаической — места нет Подобным ужасам театральным… Может быть, сейчас в дом по соседству, Который снимает ваш знакомый, Бесплотною тенью входит Феодот, Неся отсеченную голову на блюде.

СКУКА

День следует за днем, ему подобный; Всё то же повторяется бессменно И кажется лишь копией подробной Мгновения, ушедшего мгновенно. И каждый месяц, вновь запечатленный В другом, назначенным уходит сроком. «Вчера» мы видим в «завтра» воплощенным Без перемен. Как просто быть пророком…

ВТОРАЯ ОДИССЕЯ

Dante, Inferno, Canto XXVI

Tennyson, «Ulysses»

Вторая Одиссея больше первой, Наверное… Увы, она В гекзаметрах Гомером не воспета. Тесны были отцова дома стены, Был тесен городок его отца. И вся Итака тесною была. И Телемахова любовь, и верность Супруги, и отеческая дряхлость, И старая дружина, и народа Восторженная преданность, и отдых — Счастливый, мирный отдых в стенах дома, — Всё было в радость, что как бы лучами Вливалась ныне в сердце морехода. И, как лучи, угасло

всё. Желанье Проснулось моря в нем. Возненавидел Он самый воздух суши. Сон его Тревожили виденья Гесперии. И он был вновь тоской своей охвачен О возвращенье — не на остров, в море… О путешествиях! Об утренних прибытьях В невиданную прежде гавань, — ты Тогда таким бывал исполнен счастьем… И Телемахова любовь, и верность Супруги, и отеческая дряхлость, И старая дружина, и народа Восторженная преданность, и мир, И отдых, тихий отдых в стенах дома — Постыло всё! И он решил бежать. Когда Итаки берега пред ним Стирались постепенно, незаметно, Когда, все паруса подставив ветру, Он плыл на запад, где живут иберы, Где Геркулесовы столпы, где море Кончается Ахейское, — казалось Ему: он будто снова оживает, Он сбросил тягостные бремена Знакомого, домашнего… И сердце, Исполненное жажды приключений, Безлюбое — торжествовало хладно.

ХВАТИТ ЛИ СИЛ?

Да, невозможно жить лишь так, как хочешь, Но ты, по крайней мере, попытайся — Насколько хватит сил: не тратя жизнь На светские поверхностные связи, На суету, на встречи, разговоры… Не трать ее на частые поездки, Откуда обречен ты возвращаться, Убожеством общения наскучив, Созданьем «круга»: даже и не дома В конце концов всё может опостылеть.

ЖИТЕЛИ ТРОИ

Как наши замыслы и предприятья Похожи на последнюю борьбу Троянцев! Удается лишь отчасти Задуманное — и настолько же В своих глазах мы тотчас вырастаем, Исполнившись отваги и надежды. И всякий раз препятствует нам нечто: Ахилл является под крепостные стены И с громким кличем сокрушает нас. Подобны замыслам троянцев наши Усилия любые… Вот отвагой Пытаемся мы подкупить удачу, Теперь уже за стенами сражаясь… Но наступает перелом — и вдруг Нас оставляют дерзость и решимость, Охватывают слабость и тревога. Мы разбегаемся от стен, в надежде Спасение найти вдали от них. А поражение так явно, и рыданья О нас уже звучат на стенах Трои. Там плачут о былом блаженстве нашем. И горек плач Приама и Гекубы.

ШАГИ

Кораллами украшенное ложе — Орлы на темном фоне из эбена. Глубоко Здесь спит Нерон сном совести спокойной, Счастливый… И здоровьем пышет тело, И дышит молодою скрытой силой. А в нише, в алебастровых покоях, Где спрятан древний родовой ларарий Агенобарбов, — что за суматоха Царит средь ларов! Как они дрожат, Домашние беспомощные боги, Пытаясь спрятаться, и так совсем малы. Они услышали зловещий шум — О, страшный шум! — на лестнице, всё выше. Железные шаги. Дрожат ступени — И бедные божки почти без чувств Забились в нишу — падают, пытаясь Поглубже спрятаться, толкаясь, спотыкаясь, Они почувствовали, что за шум На лестнице: шаги Эриний.

СЕРЫЙ ЦВЕТ

Глядя на сероватый опал, Я вспомнил прекрасные серые глаза. Которые видел когда-то: кажется, Лет двадцать назад. Наша любовь длилась месяц, Потом он уехал, Если не ошибаюсь, в Смирну — На работу, и больше мы с ним не виделись. Если он жив — серые глаза поблекли; Красивое лицо, должно быть, подурнело. Память моя, сохрани эти глаза такими, какими они были; О память, сколько ты в силах, Удержи для меня от той любви! Сколь возможно точный нарисуй мне сегодня ее образ…