Век серебра и стали
Шрифт:
Люди в соседних домах просыпались, кричали, выбегали на улицы, стояли, смотрели, пытались помочь – суетились во внезапном хаосе, сменившем воздушную тайну наступающей ночи и загадку грядущего дня.
И в суматохе никто не заметил, как за мгновение до взрыва, что принес голодное пламя, из «Нефертити» вынырнул человек, скинувший с себя китайский наряд и потерший тонкие руки с набухшими фиолетовым венами…
…и как же красиво они горят, подумал незнакомец, наблюдавший за пожаром из тени трущоб. Незнакомец в мешковатом плаще-балахоне, из-под капюшона которого торчала странная, густая, будто неестественная борода,
Незнакомец, будто бы общаясь с мраком на его, шепчуще-приглушенном языке, не словами, а оттенками света и тени, проговорил:
– Занятно… Надо рассказать гранд-губернатору, это будет очень полезно… Занятно, весьма занятно.
Книга первая. Стопами солнца
– Раб, соглашайся со мной!
– Да, господин мой, да!
– Что же тогда благо?
– Шею мою, шею твою сломать бы,
тела в реку выбросить – вот что благо!
Кто столь высок, чтоб достать до неба?
Кто столь широк, чтоб заполнить всю землю?
– Хорошо же, раб, я тебя убью, отправлю первым!
– А ты, господин, надолго ли меня пережить собрался?
фрагмент шумерской притчи
Поэты говорят, что мир спасется любовью
Но нам с тобой иной исход известен пока
«Последнее испытание»
Глава 1. Петербургский цирюльник
Искры очерчивали темноту крыльями феникса, отрывались от затухающего пламени, гипнотизировали, размывали зрение, словно пытаясь спрятать обугленные остатки сгоревшего здания.
Вахмистр Виктор Говорухин – старичок с морщинистым лицом и профилем, как ему говорили, самого Рамзеса II – согнулся и закурил от угасающего пламени. Чуть не подпалил длинные усы.
Бессвязно выругавшись, вахмистр Говорухин пустил струю сизого дыма – сам закашлялся от крепости папиросы, курил редко, но со вкусом, в кресле, не привык на ходу по ночам. А тут, на тебе, вызвали – и ладно, случилась бы какая ерунда, но вот оно как… Виктор пытался сосредоточиться, укутаться в мысли, как в шелковый плед – часто видел такие в витринах, особенно в последнее время, – но какой-то неразборчивый, назойливый фоновый шум не давал этого сделать. И откуда он только брался…
– Ваше благородие, – наконец расслышал Говорухин. – Господин вахмистр!
Виктор дернул головой, как плохо пошитая кукла – резко и неуклюже. Рядом, теребя в руках исписанные листы бумаги, нервно покачивался молодой полицейский – или теперь правильно говорить «жандарм»? Виктор все никак не мог уяснить.
– Боги, я же сто раз просил, не называйте меня по званию. Раздражает, как плохая скрипка в руках неумелого музыканта…
Увидев, что жандарм – Сет побери, или все же полицейский?! – занервничал еще сильней, Говорухин смягчился.
– Ладно, что там у тебя? Тела удалось опознать?
– В таком состоянии… нет, конечно, нет, – молодой человек задергал бумагами. – Но местные рассказали о посетителях. Говорят, видели их не в первый раз – и те всегда бронировали опиумную,
Виктор, зажав папиросу в зубах, взял бумаги.
– Граф и графиня Богомазовы, – огласил молодой жандарм-полицейский, пока Говорухин изучал исписанные темно-синими, как беззвездная июльская ночь, чернилами.
– Да, с такой-то фамилией. Ну и шуточки, Сет побери.
Виктор уткнулся в листы и так увлекся, что поднял глаза, только когда молодой человек кашлянул – он так и стоял на месте. Удивленно уставившись на жандарма-полицейского, наконец затушив папиросу, Виктор сказал:
– И что ты стоишь, дорогой? Все, свободен. Что ж вас все никак нормально не научат… боги, как же раньше было проще!
Молодой человек, получив разрешение, тут же убежал в сторону обгоревшей «Нефертити». Говорухин вздохнул, поправил официальную форму: темно-синюю кожаную куртку и такого же цвета фуражку с золотистым крестом-акнхом. Присел на холодную землю – в его возрасте, всегда говорил вахмистр Говорухин окружающим, беспокоится о здоровье уже поздно.
Да, раньше действительно было проще, подумал жандарм. Хотя бы год назад. Тогда Виктор точно знал, что он – полицейский. Точка. Никаких дополнительных приставок, званий, титулов и прочих глупых придумок. Но потом императору – да будет он жив, здоров и могуч! – вздумалось проводить реформы. Казалось бы, не столь значимые на фоне изменившегося мира, но головой боли на чиновников и служащих всех мастей навалилась масса.
Третьего отделения тайной канцелярии вдруг не стало. Никто не догадывался, что Александр II, взойдя на престол, распустит ее, освободив просторные дворцовые залы. Вахмистр Говорухин, впервые прочитав новость в газетах, был только рад и решение поддерживал – просиживавшие кресла третьего отделения солидные господа давно перестали быть дерзкими хищными птицами, готовыми пустить когти, лишь завидев опасность. Они постарели, ссутулились, привыкли к сладкому существованию, вкусной еде, мягким подушкам, комфортной одежде, семейной жизни и беззаботности. А какие-то двадцать лет назад ведь именно они подталкивали Николая действовать радикально – может, без их ласковых подсказок он бы и не решился на столь жесткие меры…
Но это осталось в прошлом. Жандармерия, лишившись начальников, осталась у разбитого корыта, и тут же перешла в ведомство министерства внутренних дел. Их всех, как голодных хищников с разных континентов, запихнули в одну новую структуру. Виктор помнил, как нам общих собраниях им доходчиво пытались объяснить новый порядок. Получилось – в лучшей традиции, шиворот-навыворот. Чтобы не плодить названий – полицейские такие-то, полицейские такие-то, – всех поголовно стали звать жандармами, новую единую организацию – жандармерией. Только поделили служащих на два больших отдела: по делам исключительно внутренним и политическим.
Под патронажем министерства внутренних дел слили полицию и жандармерию воедино, выбрав в качестве названия, очевидно, самое звучное.
Получилось, как в той сказке про Красную Королеву – в одном саду и белые, и красные розы, иными словами – полный кавардак.
Никого, конечно, не спросили. Практический смысл от всей затеи отсутствовал – жандармы продолжали преследовать, полицейские – патрулировать. Зачем все это устроили? Сет их знает – только добавилось путаницы и лишних бумажек.