Век серебра и стали

Лукьянов Денис Геннадьевич

Тот нарочито медленно взял ее, прищурился, потом приторно-театрально попросил подождать секундочку и достал маленькие очки – старенькие, из тех, что использовали еще до явления богов старого Египта. Поцокав несколько раз, Лицедеев все так же неспешно убрал очки.

– И что же это с тобой

случилось? При таком букете лекарств я только гадать могу, какой у тебя букет болезней! – он потряс бумажкой с рецептом. – А вообще, желаю всего лучшего на том свете. Я бы тебе больше недели не давал, хотя с удовольствием дал бы и меньше.

– Тетушке, – вздохнул Алексас. – Это все тетушке.

– Старой графине совсем поплохело в последнее время? Хотя, как я помню, ей всегда-то было не особо хорошо – особенно когда дело касалось тебя и анекдотов, – Лука сделал паузу, чтобы цирюльник уж наверняка осмыслил его слова. – За лекарством заходи после…

Он зашелестел блокнотом, перелистывая страницы.

– После, после, после… послезавтра!

– Если раньше никак…

– Совсем никак, – Лука спрятал рецепт в карман. – Такая загруженность! Передавай тетушке привет.

Боги, и на что он надеялся? Алексасу все порядком поднадоело – он просто кивнул. Уже собирался уходить, как услышал шепот, брошенный ему вслед:

– И все равно все будет, как должно. И она будет со мной.

Цирюльник остановился и, не поворачиваясь, ответил:

– Боги нас рассудят.

И только выйдя на улицу позволил мысли, давно зудящей в голове, прозвучать отчетливо:

– Если они вообще могут что-нибудь рассудить. Если вообще – могут.

Пьянящая сирень и утренняя прохлада тут же развеяли послевкусие и сна, и разговора с Лукой. Алексас, щурясь от солнца, пока

еще не затянутого тучами, дождался омнибуса, в тесноте и тряске отправился к тетушке. В этот раз, после вчерашнего происшествия, сидел, как на иголках. Прогулялся бы пешком, как любил, но не успел бы, не ближний свет. Тетушка жила почти на отшибе города, в небольшом особняке, и до сих пор сокрушалась, что Алексас не может снять себе ну хотя бы пятикомнатную квартиру. Все живет в каком-то паршивом доходном доме, пользуясь черной лестницей!

Тетушка вообще часто сокрушалась – по поводу или без.

Чаще, конечно, без.

Расплатившись с извозчиком и сойдя с омнибуса, цирюльник уставился на особняк. Розовый, как кукольный домик, с лепнинами над окнами, украшенными по старинке, древнегреческими нимфами и сатирами. Тетушка всегда старалась шагать в ногу со временем, так что пару египетских криосфинксов, сделанных на заказ, все же установила, но у входа, по обе стороны от перил. Алексаса они встретили молчаливым, безучастным взглядом.

После цирюльника встретил уже молчаливый лакей, предложил сменить обувь на домашнюю. Алексас не сразу понял, что от него хотят – настолько привык к калошам. Лакей очень доходчиво повторил сказанное и, когда проблема решилась, повел Алексаса на второй этаж, в покои тетушки. В целом, внутри дом оставался все тем же кукольным домиком – не ослепляющим роскошью, но дававшим понять, что хозяева вполне себя смыслят в последних веяниях моды, губа у них не дура. Картины цветными пятнами висели на стенах, золотистые лозы винограда ползли по лестничным перилам, а люстры походили на гроздья горного хрусталя.

Конец ознакомительного фрагмента.