Век-волкодав
Шрифт:
— Поверю, — согласился Пантёлкин, не забыв приветливо улыбнуться. — Я, Пантелеймон Николаевич, по жизни человек страх как доверчивый, сам себе порой удивляюсь.
Смотрел не в глаза, не на лицо даже — на руки. Крепкие сухие ладони лежали на скатерти, словно снулые рыбы. Но Леонид знал, как непрочен бывает этот покой. Потому и Гондлу посадил поближе к хозяину. Пусть «девочке Ларисе» первой достанется.
— Но все-таки сомнения разрешите. Вы, товарищ Летешинский, можно сказать, самый старый большевик, если, конечно, Вождя не считать. Вам не только пенсия — музей персональный по чину положен. А держат
Левая ладонь легко ударила по скатерти.
— Есть еще один случай, Леонид Семенович. Человек может быть и в самом деле болен. У меня бывают припадки, очень, признаться, неприятные. Нечто вроде эпилепсии, выбивает из жизни на два дня, а потом еще целую неделю дико болит голова.
— Эпилептик — не сумасшедший, — негромко констатировала Гондла, глядя в залитое дождем окно.
Леонид кивнул, благодаря за поддержку. Он уже понял, что старый большевик — орех крепкий, сходу не разгрызть. Но может быть, сам откроется?
— Давайте еще раз, — предложил он, — только по порядку. В ненормальные вас определил лично Вождь еще в сибирской ссылке, четверть века назад. Были бы вы провокатором или шпионом, вас бы просто в тайге прикопали. Захотели бы от партии отойти, никто бы мешать не стал. А если бы в уклон впали, то критиковали бы вполне открыто да еще бы в «Искре» пропечатали. Какой делаем вывод?
Пантелеймон Николаевич взглянул на гостя с интересом, но отвечать не стал.
— А вывод такой. Узнали вы что-то, товарищ Летешинский. Или догадались, это в принципе одно и то же. Знание ваше само по себе очень ценно, но для партии совсем ни к чему, мешает даже. В таких случаях принимается единственно верное решение: человека сохранить, но изолировать. Слух, что вы сумасшедший, надежнее, чем тюрьма. Кто больному поверит?
Старый большевик медленно сжал кулаки. Глаза тускло блеснули:
— Не по жандармской линии служите, юноша? Извольте, я и не скрываю. Не так давно ко мне девушка заходила, чтобы архивы мои забрать. Смешная такая, симпатичная, Платоном интересовалась…
— Зотова, — сквозь зубы, процедила Лариса Михайловна.
— Да, Ольга Зотова, от товарища Кима. Я ей все рассказал. У меня есть подозрения, что много лет назад, скорее всего, в 1891 году, известный всем нам Владимир Ульянов умер в Самаре, а вместо него в партию внедрили кого-то другого, возможно, не человека. Демона, инопланетянина, пришельца из Будущего, точно не знаю. Как вы думается, этого достаточно, чтобы попасть в желтый дом?
Пантёлкин покосился на Гондлу. Та дернула плечами:
— Я читала ее рапорт. Пантелеймон Николаевич, сплетни о Вожде распускаются уже много лет. Я была еще маленькой, но помню ваш разговор с отцом. Вы тогда смеялись над всеми этими байками и предложили свою версию — про марсианина, как самую корректную. А потом объяснили, откуда взялись слухи. Например, почему настоящее имя Вождя — Николай…
— Вижу, вы действительно выросли, Лариса, — холодно усмехнулся Летешинский. — Да, я пересказал симпатичной девушке Ольге Зотовой всю эту ерунду. Товарищу Киму хотелось узнать, не сошел ли я с ума по-настоящему. Я ответил, но не прямо, а шарадой. Он человек умный, думаю, понял.
— А
— Потом! — резко перебила Гондла. — Сама объясню, не велик секрет… Я тоже разгадала вашу шараду, Пантелеймон Николаевич. Нелинейное время — и недоступные нам измерения. Это уже не марсиане, правда? Товарищ Ким понял, что вы в здравом уме, причем настолько, что смогли притвориться перед этой дурочкой сумасшедшим. Она поверила.
— Погодите, погодите!..
Пантёлкин, встав, провел ладонью по мокрому лбу, резко выдохнул.
— …Одно лишнее измерение — и мы становимся плоскими, слепыми. Да! Поэтому мы не можем подняться НАД Временем, увидеть, что наш мир не единственный. Миров много, они ветвятся, любое наше действие порождает новую реальность.
«Чемодан» с Кирочной. Оживший экран, белые ветви, белые листья и желтые огоньки — маяки, куда уже можно дотянуться. Маленький уголок невидимой взгляду вселенной.
— Неплохо, совсем неплохо! — Летешинский тоже встал, расправив широкие костлявые плечи. — С теорией, вижу, знакомы. А с фактами? Про страшного Агасфера вам наверняка уже рассказали…
Леонид молча кивнул.
— Тогда что вам нужно от меня? Суть ереси, которую я разделяю, вы изложили точно. Тогда в Сибири, Вождь пытался вернуть меня к доктрине трех измерений и линейного времени. С его точки зрения, мои взгляды могли смутить молодых партийцев, отвратить от материализма. Для истинного коммуниста Земля должна быть плоской, а Солнце вращаться вокруг Центрального комитета. Вот и все!
— Нет! — Лариса Михайловна покачала головой. — Не все. Вождь объявил бы вас богоискателем, богостроителем, еще кем-нибудь, отлучил от марксизма… У меня, Пантелеймон Николаевич, появилась совершенно невероятная мысль…
Задумалась ненадолго, затем резко вскинула голову.
— Вы встретились с Богом. И теперь вы единственный, который не верит, а ЗНАЕТ, что Он есть. Такой человек для большевистской партии смертельно опасен, но тронуть его страшно. Я права?
Летешинский рассмеялся. Это было настолько неожиданно, что Леонид едва не схватился за револьвер. А вдруг и вправду — безумец?
— Вот оно, увлечение дурной мистикой, — старый большевик стер усмешку с лица. — Если бы я знал, что Он есть, разве состоял бы в РСДРП? Но ход ваших мыслей верен, у меня действительно была встреча.
Сел за стол, ударил ладонью по скатерти.
— Два раза повторять не буду… Итак, наш мир имеет несколько выходов, точнее, «окон», в миры иные, с большим количеством измерений. Два из них создали люди. Это «Пространственный Луч» академика Глазенапа в Париже…
Бывший старший оперуполномоченный невольно закусил губу. Тускула!.. В двух шагах стоял, почти рукой дотронулся.
— … «Луч», как и следует из названия, используется для пространственных перемещений, хотя временные парадоксы тоже наблюдаются. Затем Канал в Столице, про него можете спросить у товарища Кима, если, конечно, голов не жалко. Но это не все. Есть «окна», которыми пользуются представители какой-то иной, древней цивилизации. Через них эти… Эти создания могут войти в наш трехмерный мир. Одно «окно» где-то в Китае, другое — в Западном Тибете, в каком-то монастыре. Пожалуй, все. Вопросы есть?