Век золотых роз
Шрифт:
– Ты не прав, Тарнэ. Если бы ты честно выполнил мой заказ, моя благодарность и в самом деле не имела бы границ. Но – что я вижу? Голова якобы убитого синха исчезает прямо со стола, а якобы прибившийся к шайке Мен-Роя элеан оказывается одним из адептов Храма Дракона. Нет, нет, не возражай. Может быть, я и стар, но еще не выжил из ума… Что прикажешь с тобой делать?
И Шезра, дабы произвести должное впечатление, провел пальцем по лезвию ножа.
В аметистовых глазах Тарнэ мелькнуло нечто, отдаленно напоминающее страх, но – видать, элеан был крепким
– Тебе не следует делать того, что ты задумал, синх, – спокойно сказал он, – и лучшим решением будет отпустить меня, что и советую сделать.
Шезра пожал плечами.
– Видишь ли, уважаемый Тарнэ… Решения принимаются не для того, чтобы их менять. И я, проживший не одно столетие, теперь горю желанием узнать от тебя – а чем, собственно, занимаются смертные в стенах Храма Дракона? Я любопытен, Тарнэ. Мне интересно, как это получается отрубленная голова синха, которая испаряется… И, осмелюсь предположить, что тебе известны и прочие маленькие хитрости тех, кто поклоняется Дракону.
Шезра подошел совсем близко к распростертому на алтаре элеану и теперь почти нависал над ним. Над жертвой, приготовленной великой Матери.
Синх скрипнул зубами. Откуда, откуда такие мысли?!! Хотя… Ясно, кто их аккуратно подсовывает в голову, тут и гадать нечего. Шейнира…
– И что, ты намерен разрезать меня на куски в поисках разгадок? – элеан внимательно поглядел Шезре в глаза, – тогда ты и впрямь выжил из ума, старик. И тебе никогда не одолеть Избранника вашей матери.
– Поглядим, поглядим, – промурлыкал Шезра, – для начала я сделую так, чтобы ты стал более разговорчивым…
Он осторожно коснулся острием ножа кожи элеана.
– Вот здесь, здесь и здесь… Делается надрез. А потом сухожилие вытяивается. Тебе когда-нибудь приходилось испытывать подобное?
Шезра не торопился. Зачем кидаться и резать жертву, когда сперва можно хорошенько напугать?
И Шейнира будет довольна… весьма довольна…
– Заткнись, – процедил он на наречии синхов, чтобы элеан, упаси Пресветлый Фэнтар, и в самом дене не убедился в хрупкости рассудка старого синха.
– Ты беседуешь сам с собой, – насмешливо уточнил Тарнэ, – я знаю ваш язык, метхе Шезра. Так что… Лучше в самом деле отпусти меня. Тебе не изменить собственную судьбу, как бы ты не дергался.
– Мы сами прокладываем путь сквозь время, – прошипел Шезра, – а тебе советую вспомнить, что ты сделал, чтобы заполучить голову живого Элхаджа!
Он погрузил острие ножа в плечо Тарнэ, и вдруг понял, что за прошедшие годы совершенно не растратил навыков верховного жреца Храма. Нож послушно устроился в пальцах, как будто последний раз Шезра участвовал в жертвоприношении не далее, чем вчера.
Элеан только ухмыльнулся.
– Я могу много чего рассказать тебе, уважаемый Шезра, – медленно произнес он, – но, сам понимаешь, это будет одна ложь.
– В таком случае, уважаемый
…Вода в тазу окрасилась розовым. Шезра несколько минут смотрел на собственные когти, затем взял жесткую щетку и старательно прошелся по их тыльной стороне. После этой процедуры его руки снова приняли обычную окраску, а когти обрели привычный густо-желтый цвет.
– Замолчи, а? – раздраженно прошипел он Шейнире, которая, даже пребывая в узилище, веселилась.
«И ничего-то ты не узнал, метхе Шезра», – прошептала Мать, – «только вот… как же то зло, которое ты искоренял? Оно никуда не ушло из Эртинойса!»
– Я тебя не слушаю, – буркнул синх.
Он опрокинул таз в желобок и, подхватив лампу, вышел из умывальни. Теперь – неприятно конечно – но придется что-то делать с телом элеана. Не скармливать же его Ясу?
«Хотя, конечно, мысль интересная», – подумал Шезра, поднимаясь в свои покои, – «интересная, но…»
Дело было в том, что, словно очнувшись от забытья, Шезра увидел на алтаре смертного, которого убил собственными руками. Не во славу Шейниры, и не во славу прочих богов, но для себя самого. И, к собственному ужасу, Шезра так и не смог вспомнить, когда же переступил ту самую невидимую черту, которая отделяет жизнь от смерти. Тогда он побежал. Прочь из зала Жертв, прочь от бездыханного элеана, в застывшем взгляде которого так и осталось выражение презрения к выжившему из ума палачу. И тут – не то что разрубить на куски тело и отдать на ужин Ясу, даже еще раз взглянуть на Тарнэ синх уже не мог. Просто не мог…
Он неслышно вошел в свои покои, держа в вытянутой руке лампу. Тени настороженно метнулись по углам и застыли, выжидая.
А Шезра вдруг понял, что его ждут.
У окна, сложив руки на груди, стояла ийлура в длинном белом одеянии и молча наблюдала за опешившим синхом. А он, не отрываясь, смотрел на бледное, худощавое лицо в обрамлении черных кос, на хрупкие запястья, украшенные золотыми браслетами… И не мог выдавить из себя ни слова. Было что-то пугающее в больших янтарных глазах этой женщины; и Шезра вдруг увидел себя словно со стороны – скрючившегося от времени синха, с коричневой и шелушащейся чешуей… Жалкое зрелище. А эта ийлура – ее молодое тело было обманом. Глаза принадлежали существу куда как более старому, нежели трехсотлетний Шезра.
Молчание стало невыносимым. И, чтобы разбить его, отделаться от сковывающего волю наваждения, Шезра кашлянул. А затем спросил:
– Что тебе нужно и как ты сюда попала?
Ийлура даже не пошевелилась. Только качнулись тяжелые смоляные косы, да и то, наверное, от сквозняка.
– Я пришла за телом убитого тобой элеана, – просто сказала она.
Голос был самым обыкновенным, и, к великой радости синха, жутковатое впечатление ожившей древности в юном теле пропало. Теперь перед ним стояла самая обычная ийлура, каких тысячи в землях Эртинойса.