Век
Шрифт:
«О Господи, — думала она, — так болит внутри. Так болит...»
На поминальной службе играли «Иерусалим», его любимый гимн. Она бормотала незнакомые слова и пряталась от людей за своей черной вуалью. Во время поминовения она держала на руках своего малышку сына. Он никогда не узнает своего родного отца. Проявит ли он интерес? Через десять или двадцать лет будет ли для него его погибший отец чем-нибудь, кроме изображения на старой фотографии? Жены и дети мужей и отцов, погибших в первую мировую войну, — помнят ли они их теперь? А если нет, то какую же безумную жертву принесли их мужчины.
О Боже, так не надо думать. Он умер героем. Не об этом ли говорил священник? Но, черт побери, что сам он знает обо всем этом? О, Ник, любимый, красивый Ник. Любовь моя. Я никогда больше не увижу тебя живым, только в своих воспоминаниях.
Она вспомнила, как он был красив в белой морской форме и каким теплым было его тело рядом с нею в постели...
И она прокляла Бога.
Но жизнь продолжалась. Она понимала, что придется по-прежнему создавать модели, хотя бы ради денег, которые ей были необходимы. Она вернула десять тысяч долларов из двадцати пяти, которые занимала у дяди Морриса, и еще оставалась ему должна, у нее были обязательства, Лукреция и Розита зависели от нее, и у нее еще были заказчики. У нее на руках был и Ник-младший.
Она замкнулась в своем горе, перевела дыхание и снова вернулась к живым. Ей удалось подобрать очаровательную квартиру на Уошингтон-мьюс в Гринвич-вилидж, но помимо этого она оставила за собой квартиру в Брентвуде, понимая, что будет часто наведываться на Западное побережье. Она перебрала семь нянек, прежде чем выбрала ту, которая ей понравилась и которой можно было доверять. Это была беженка из Англии по имени Аннабель Робертс. Она подписала соглашение с Эйбом Фельдманом и начала работу в его конторе в жаркий июльский день 1942 года.
С цинизмом, порожденным отчаянием, она сказала себе, что жизнь побила ее достаточно. Теперь она должна нанести ответный удар.
Она намеревалась добиться, чтобы «Салон Габриэллы» пользовался величайшим успехом в Америке.
ЧАСТЬ XII
ВЕЧНЫЙ ГОРОД
1943—1944
ГЛАВА 52
Фаусто Спада припарковал машину напротив ювелирного магазина своего тестя на виа Кондотти 17 декабря 1943 года. Место для парковки было найти нетрудно, потому что в оккупированном немцами Риме бензина не было. Исключение составляли машины должностных лиц или таких людей, как Фаусто, связанных с фашистской иерархией. Запрещены были даже велосипеды, так как за неделю до этого партизан на велосипеде бросил гранату в немецких солдат. Рим снова стал таким, каким он помнил его в детстве: городом пешеходов, где на улицах изредка попадались старинные конные экипажи.
Фаусто вошел в магазин Паоло. Внутри элегантного салона все было как прежде. Казалось, что время остановилось. На стареющем продавце по-прежнему были брюки в полоску и визитка, как будто в сотне километров к югу от Рима не шли ожесточенные действия этой невероятно кровавой войны, в которой немцы с неожиданной жестокостью и упорством сдерживали высадившихся на полуострове англичан и американцев, не давая им продвинуться.
Продавец кивнул Фаусто, направлявшемуся в офис своего тестя. Паоло, которому к тому времени
— Фаусто! Как приятно тебя видеть... — начал он.
— Вы сможете быстро сложить в чемодан самые дорогие вещи? — прервал его Фаусто, прикрывая за собой дверь.
— Зачем?
— Немцы будут здесь через полчаса, чтобы арестовать вас и конфисковать все содержимое магазина. Так что быстро! Мне об этом только что сказал один приятель из штаба полиции. Поторопитесь, я вывезу вас на своей машине в Ватикан. Там вы будете в безопасности. Тони о вас позаботится.
Паоло оставался спокойным.
— Так, значит, это наконец произошло, — сказал он. — Ну я-то знал, что это грядет.
Он вынул из стола четыре кожаных мешочка, потом надел пальто и вышел из офиса. Фаусто шел за ним. Он видел, как тесть что-то сказал одному из продавцов. Затем он прошел за ним к сейфу.
— Я велел им упаковать драгоценности и идти домой, — объяснил Паоло. — Почему все должно доставаться немцам? Кроме того, эти драгоценности понадобятся нам самим, чтобы жить на что-то. Я полагаю, мне в Ватикане придется пробыть долго?
— Кто знает? Но поторопитесь.
— Да-да... только не подгоняй меня.
Он выдвинул из сейфа несколько стальных ящичков и стал вынимать оттуда ожерелья, браслеты, кольца, серьги, броши. Фаусто наблюдал, как бриллианты, сапфиры, рубины, изумруды стекали в кожаные мешочки.
— Здесь, должно быть, целое состояние, — прокомментировал Фаусто.
— Примерно на тридцать миллионов лир.
Когда мешочки наполнились, Паоло запер сейф. Продавцы ушли, опустив на окна жалюзи. Один из них написал «Закрыто на ремонт» на кусочке картона и приклеил его к стеклу. Паоло завернул распухшие мешочки в газету. Он сунул пакет под мышку и прижал его рукой, оглядел в последний раз магазин, которым руководил так много лет. Потом сказал:
— Все равно бизнес стал никудышным. Пошли.
Через пять минут после того, как они отъехали, прибыли немцы.
* * *
Его святейшество Папа Пий XII, в прошлом кардинал Еугенио Пачелли, держал в руках бриллиантовое ожерелье и разглядывал его при свете настольной лампы в своем кабинете в Апостольском дворце.
— Оно великолепно, — сказал он кардиналу Антонио Спада, который сидел напротив него. — Как вы думаете, сколько оно может стоить?
Тони от неловкости заерзал в кресле. Все эти годы, с тех пор как он стал священником, он не любил присущую церкви тайную страсть к материальным ценностям этого мира. Происходящее сейчас не было исключением.
— Синьор Монтекатини три года назад купил его у герцогини Сермонета. Тогда он заплатил ей три миллиона лир. Сейчас оно стоит намного дороже.
— Да, конечно, ведь все боятся бумажных денег. А синьор Монтекатини действительно хочет передать его в дар папской сокровищнице? Какая высшей степени щедрость с его стороны! Конечно, мы предложили бы ему убежище в любом случае, но после такого прекрасного подарка он — наш почетный гость. Позаботьтесь о том, чтобы его удобно разместили. Моему лорду-кардиналу известно, как нас огорчает расистская политика немцев по отношению к евреям, и мы будем делать все, что в наших силах, чтобы защитить итальянских евреев. Но ведь мы не можем предоставить убежище каждому еврею в Риме. Сколько у нас их сейчас?