Век
Шрифт:
Фаусто глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки. Он кивнул, как будто бы соглашаясь. Он засопел, вытер нос рукавом. Он покрылся потом и дрожал. Тони до сих пор никогда его таким не видел.
— Ладно, — сказал он тихо. — Позвони Мальцеру и скажи ему, что он может забрать меня вместо Энрико.
Тони был поражен.
— Должен быть какой-то другой выход...
— Какой? Он взял меня, простите, ваше преосвященство, за яйца. Скажи ему, пусть привозят Нанду с детьми сюда, а меня заберут с собой.
Его брат-близнец не пошевелился.
—
— Ты думаешь, мне этого очень хочется? — воскликнул Фаусто. — Конечно нет! Я еще не самоубийца, и я не мученик. Но я это делаю для того, чтобы спасти свою семью. Звони!
Тони колебался. Наконец он вернулся к письменному столу и нажал кнопку селектора.
— Соедините меня с генералом Мальцером еще раз.
Он сел и посмотрел на брата.
— Ну что, — спросил Фаусто, — я был ведь не очень хорошим братом, да? Может быть, это отчасти компенсирует те мерзости, которые я совершил в своей жизни. Ты думаешь, это возможно?
Тони ответил не сразу. Он вспомнил ту ночь, когда, тридцать лет назад, Фаусто повел его в «Ла Розина». Потрясенный самопожертвованием Фаусто, он почему-то мог думать только о том, что произошло той ночью, единственной ночью в его жизни, когда он познал женщину...
— Ты мне не отвечаешь, — сказал Фаусто. — Я это понимаю так, что тебе безразлично. Может, ты и прав. Я еще был и паршивым католиком к тому же. Но может быть, за оставшееся время ты сделаешь все возможное, чтобы подготовить меня к встрече с... нашими родителями?
— И с Богом, — добавил Тони.
— И с Богом. Я надеюсь, тебя это не затруднит, Тони? Все мои грехи, которые я совершил, может мне отпустить только кардинал, не меньше.
Близнецы посмотрели друг на друга.
— Затруднит? — повторил Тони тихо. — Для меня это честь.
Голос отца Фрассети сообщил по селектору:
— Генерал Мальцер, ваше преосвященство.
— Ты решился? — спросил Тони Фаусто.
Фаусто кивнул:
— Я решился.
Тони вернулся к столу и с неохотой взял трубку. Его взгляд был прикован к брату.
Просторные боковые приделы собора Святого Петра были почти пустыми, когда Тони вел через них Фаусто. Фаусто не был в этом соборе уже много лет, но сейчас торжественное величие базилики наполнило его какой-то умиротворенностью, отгоняя панический страх, который появился после его решения обменять свою жизнь на жизнь сына. Неожиданно и страшно наступил последний день его жизни. Его отвращение к фашизму и к самому себе возникло семь лет назад, еще в Эфиопии; с тех пор ему не во что было верить, кроме своей семьи. Сейчас, оглядываясь назад, он видел всю мерзость того, что совершил. Жертвуя собой ради спасения Энрико, он чувствовал, как к нему возвращается ощущение своей значимости, которое у него давно пропало. Смерть будет скорой, но, проходя через приделы собора Святого Петра, он начал чувствовать, что она может быть в некотором смысле и прекрасной.
Двое
В одиннадцать тридцать штабной «мерседес» остановился напротив собора Святого Петра. Альбертелли вышел из него и направился к правому приделу собора, где Фаусто и Тони стояли в ожидании. Альбертелли опустился на колено, чтобы поцеловать кольцо Тони. Затем он поднялся и посмотрел на Фаусто.
— Ты меня здорово удивил, Спада, — сказал он. — Ты никогда мне не казался мучеником.
— Вы не оставили мне выбора, — ответил Фаусто. — Это, наверное, была твоя идея — включить мою семью в список смертников?
Альбертелли криво ухмыльнулся:
— Возможно.
— Моя жена знает?
— Нет, они ничего не знают.
— Спасибо хоть за это. — Он повернулся к брату. — Не говори им сейчас ничего. Обо всем расскажешь после.
— Все, что пожелаешь, Фаусто.
— Чек для генерала Мальцера у вас с собой? — спросил Альбертелли. — И драгоценности?
Тони отдал ему конверт и указал на потертый атташе-кейс возле одной из колонн. Альбертелли быстро заглянул в конверт, затем открыл атташе-кейс, в котором сверкали бриллианты Паоло.
— Здесь целое состояние, — произнес он благоговейным тоном.
— Сколько тебе достанется? — спросил Фаусто. — Только не говори мне, что ты позволишь генералу Мальцеру забрать себе все.
Альбертелли посмотрел на него и ничего не ответил. Он закрыл кейс и подал знак шоферу своей машины. Двое немецких солдат вылезли с заднего сиденья, и за ними последовали Нанда, Анна и Энрико. Их проводили к церкви.
— Фаусто! — сказала Нанда. — Слава Богу, что ты невредим.
Она выглядела измученной. Фаусто обнял и поцеловал ее, когда Анна дернула его за рукав.
— Папочка, они нас посадили в страшную старую комнату, где было очень много женщин! — говорила она. — И пахло там ужасно! А Энрико сказал, что в его комнате было десять человек и они воняли хуже.
Фаусто поднял ее и поцеловал.
— Все уже закончилось, дорогая, — успокоил он ее. — И мы все будем в безопасности у дяди Тони.
— А как же Тито и Джулио? Ты мне обещал, что приведешь их. А еще мне нужна зубная щетка, и моя одежда, и мои книжки, и куклы...
— Я знаю, дорогая. Твой папочка сейчас поедет с этими господами. Мы все упакуем и привезем сюда, в том числе Тито и Джулио.
Он бросил взгляд на Альбертелли, который наблюдал за ними. У фашиста хватило такта помолчать.
— Ты не забудешь мою зубную щетку? Я хочу чистить зубки. Они нам не давали ничего в том страшном старом месте. Я его ненавидела.