Вексель судьбы. Книга 2
Шрифт:
“Во время церемонии похорон промышленника Второва в мае восемнадцатого, на которые явилась вся не успевшая сбежать за границу московская буржуазия, агенты ВЧК достоверно установили из подслушанных разговоров, что якобы именно Второв распоряжался крупными царскими депозитами в Швейцарии, и, скорее всего, был убит именно из-за них”.
“Незадолго до своего рокового возвращения в СССР Борис Савинков оставил свидетельства, что ключи, находившиеся у Второва, через агентуру Дзержинского могли попасть к Свердлову. Но поскольку при живом Царе никто, кроме Второва, не имел юридического права к ним прикоснуться, Свердлов, удачно воспользовавшись сложной военной обстановкой на Урале, вопреки запрету Ленина отдал распоряжение о казни Императора и его семьи в ночь с 16 на 17 июля 1918 года. Казнь устроили накануне прихода белых, и при этом, спрятав
“Через Савинкова и Спиридонову о якобы нашедшихся швейцарских счетах Царя в июне восемнадцатого прознали во Франции. Отсюда профинансированное Антантой столь загадочное и малопонятное июльское восстание левых эсеров, в масштабах России заведомо обречённое на неудачу, в реальности предполагало захват одной лишь Москвы - чтобы за несколько дней разыскать нужные документы и предметно допросить на их счёт Дзержинского со Свердловым. Дзержинского эсеры арестовали, а вот Свердлова - не смогли, и он вместе с Лениным, опираясь на латышский гарнизон, подавил путч”.
“Сразу же после убийства Царя, в начале августа 1918-го, порученцы Свердлова в Швейцарии пытались от имени Советской республики снять деньги, но потерпели неудачу, поскольку не имели на руках доверенности от высшего органа власти, то есть от ВЦИК. Несмотря на то, что Свердлов являлся председателем ВЦИК, он не мог выпустить такой документ самолично, без подтверждающего постановления Совнаркома. Тогда Свердлов вместе со Дзержинским решили председателя Совнаркома Ленина устранить. Поздним вечером 30 августа со специально оборудованных позиций на заводе Михельсона по Ленину должны были стрелять до десяти отлично подготовленных бойцов, и шансов уцелеть от их пуль у вождя пролетариата не было совершенно никаких”.
“Ленина спасло совершенно невозможное и невероятное чудо - утром того же дня, 30 августа, далёкий от политики юный поэт Канегиссер, воспылавший местью за друга, накануне расстрелянного петроградской Чрезвычайкой, принял спонтанное решение убить её руководителя Моисея Урицкого. Ближайший соратник Дзержинского и безусловно такой же участник заговора, Урицкий был застрелен Канегиссером около полудня, причём субтильный юноша всадил в него из револьвера аж шесть пуль - вместо того, чтобы профессионально выстрелив пару раз, позаботиться о безопасном отходе… Спустя пять минут о смерти Урицкого уже знали в Кремле и на Лубянке, и выводы были сделаны соответствующие. Среди заговорщиков началась паника, поскольку они были уверены, что ленинцы выведали о заговоре и смогли сыграть на опережение. Боевиков с завода Михельсона немедленно отозвали, однако в суматохе совершенно позабыли связаться с жившей в подмосковном Томилино полуслепой Фанни Каплан. В запланированном убийстве Ленина ей отводилась роль фурии революционного отмщения и сакральной жертвы. Никем не предупреждённая, она припёрлась на дачном поезде в Москву и в установленный час отстрелялась по вождю, не причинив тому, впрочем, большого вреда. Чтобы потом Фанни не разболтала лишнего, люди Свердлова отбили её у чекистов и после фиктивного допроса сразу же прикончили.”
“Полностью исключая спонтанность поступка Канегиссера, Дзержинский немедленно перешёл на сторону быстро поправляющегося Ленина, слил тому секретную информацию о царском счёте, и уже в октябре восемнадцатого, получив за подписью Ленина необходимые бумаги и законную доверенность, под чужим именем выехал в Швейцарию. Эта поездка принесла советской власти несколько миллионов с частных счетов, ключи к которым удалось получить от представителей буржуазии в дни сентябрьского красного террора,- однако царские деньги остались недоступными. Разгорающаяся гражданская война вынудила ослабить их поиски”.
“Ленин, понемногу разобравшись в причинах покушения и прочих странных событиях весны и лета восемнадцатого, перестаёт Свердлову доверять и всё чаще отправляет его на фронт или в дальние поездки по хозяйственным делам. Во время одной из таких поездок в марте следующего года Свердлов загадочно умирает.”
“После смерти Свердлова что-то более или менее конкретное о царских деньгах продолжают знать только Ленин и Дзержинский. Но в конце двадцатого, когда красные взяли Крым, следователям ВЧК удалось установить, что убийство бывшего московского миллионера Юлия Гужона, случившееся в Ялте в декабре всё того же безумного
“Начиная с 1921 года Ленин уже категорически не желал разговаривать о “царских деньгах” и строжайше запретил Дзержинскому тратиться на их розыски. Сокровища уплыли, говорил он, и попали, скорее всего, в распоряжение западных держав. Сложилась невероятная ситуация: гражданская война была с блеском выиграна, а вот планов, что делать со страной дальше, не имелось ровным счётом никаких. О метаниях и бардаке, который вскоре начался в руководстве Советской России, написаны тома и сняты фильмы… “Рабочая оппозиция”, “дискуссия о профсоюзах” и прочие фишки того времени в своей основе имели именно этот момент… Все понимали, что без денег, которые пропали со смертью Второва и гибелью Царя, никакой новой России было не построить, и оттого в стане победителей завелась страшная внутренняя склока, а буржуазный НЭП явился меньшим из возможных зол.”
“А вот Лев Троцкий - он даже если и знал о царских деньгах, то совершенно ими не интересовался, считая, что главным призом и спасением является только всемирный революционный взрыв. Собственно, большая часть революционеров рассуждали точно так же, как Троцкий, и для них сталинские планы строительства социализма в окружённой капиталистическим миром стране были сродни самоубийству. Трагедия этих людей состояла в том, что развязывание мировой революции являлось бы самоубийством ещё большего масштаба… Дзержинский, в ту пору третий человек в стране, долго не мог принять решение, к чьему стану примкнуть. Без перспективы возвращения в Россию царских миллиардов он был малоинтересен для Сталина, а продолжение союза с Троцким, кроме благородного революционного флёра, не имело решительно никаких перспектив. Дзержинский понемногу стал склоняться к поддержке Сталина, однако продолжал колебаться. В результате эти колебания стоили ему жизни - он кем-то был отравлен во время чайного перерыва на пленуме ЦК в июле двадцать шестого.”
“Считалось, что единственным выжившим в Гражданскую войну человеком, предметно владевшим тайной царского богатства, мог оставаться Савинков. Чтобы заполучить его, Дзержинский превзошёл себя, и в августе 1924 года - когда со смертью Ленина запрет на работу по “царским деньгам” был ествественным образом снят - сумел заманить Савинкова в СССР. До сих пор историки спецслужб недоумевают, с какой стати на борьбу с леворадикальным Савинковым, на дух не переносившим реальных врагов советского строя и по многим вопросам ему симпатизировавшим, были брошены такие неимоверные силы ОГПУ. Савинков сидел в камере, обставленной как императорский люкс в “Метрополе”, а еду ему привозили из ресторанов. Савинкова мурыжили то прощением, то расстрелом, но он молчал. Однако когда Савинков понял, чего именно от него хотят услышать,- то предпочёл убиться, выбросившись в лестничный пролёт…”
“Сталин, безусловно, тоже был осведомлён об этих проклятых деньгах, но первоначально не выказывал к их розыскам никакого интереса. Он либо в них не верил, либо не считал нужным на них опираться. Как известно, сначала Сталин выжал всё, что было возможно, из собственной страны, а потом ему каким-то образом удалось договориться с Рокфеллерами, чьи банки с конца двадцатых втихаря начали кредитовать советскую индустриализацию и перевооружение Красной Армии. Однако в 1933 году, когда Сталину доложили, что после передачи арбатского особняка Второва под резиденцию посла США американцы учинили в здании невообразимый ремонт, вскрывая половицы и вспарывая дранку - не иначе как в поисках банковских шифров, которые мог там спрятать прежний хозяин,- Иосиф Виссарионович был вне себе от ярости. Менжинский с Ягодой сразу же получили втык и жёсткий приказ на возобновление розысков”.