Вексельное право
Шрифт:
Макар Иванович молча полез в чемоданчик, нащупал там пачку червонцев и, сорвав бандероль, вытащил бумажку достоинством в десять червонцев: такому же портсигару цены нет!
– О… о! – отшатнулся поляк. – Это большой деньги! У меня нету это., как-то говорить?..
– Сдачи? – подсказал Макаров. – Да вот сюда зайдемте, разменяем…
Они направились в мастерскую Досифея Ерофеевича. Тот, выложив на стол десять червонцев, пожал плечами:
– Купили что, Макар Иванович?
Макаров показал портсигар. Ювелир даже присвистнул.
– Ого! Вещица!
– Сами шутить изволите! – в свою очередь осклабился Макаров.
– Я мог носить еще разный вещи, – сказал поляк, скромно стоявший в уголку. – Имею диамант: бриллиант, алмаз… Могу продавать дешево, как честный дворянин…
Досифей Ерофеевич с интересом посмотрел на него.
– Бриллианты, говорите? В этом мы кое-что смыслим. Крупные?
– Четыреста… – ответил шляхтич. – Не карат, а… как это? Четыреста грамма. По-русскому – фунт, английски – паунд.
– Фунт бриллиантов? – ужаснулся ювелир.
В руке его резво забегал карандашик в золотой оправе.
– Английский карат – двести пять и тридцать сотых миллиграмма. Французский – на пятьдесят сотых больше. Русский карат – округленно – ноль две десятых грамма… – Демидов с шумом перевел дух. – Берем русский карат и перемножаем две десятых на четыреста. Получаем… Нет, вру! Четыреста граммов, говорите? Так… В одном грамме общего десятичного веса – пять каратов: в десяти граммах – полсотни; в ста граммах – полсотни на десять – пятьсот. В четырех сотнях общего – две тысячи каратов! Изрядно!.. Досифей Ерофеевич пронзительно взглянул на шляхтича. – Камешки у вас с собой, гражданин? Пройдемте-ка сюда, в чуланчик. Мастерскую я закрою на ключ. Глянем, Макар Иванович?..
В полутемном чуланчике шляхтич раскинул на столике черную бархотку и высыпал на нее из старинной золотой табакерки сверкающий каскад бриллиантов.
Макаров даже глаза прикрыл на мгновенье.
Демидов деловито осматривал каждый граненый камешек и причмокивал от удовольствия:
– Какая прелесть! Чудесные камешки! Правда, на многих оправа осталась. Прежде чем положить на весы, надо освободиться от оправы, снять золото…
– Фронт… – пролепетал шляхтич. – Я воевал…
– Ну да, понятно: рубили пальцы с кольцами, вырывали серьги из ушей. Впрочем, это не мое дело. Так вот что: сколько вам за весь этот фронтовой грабеж? Без веса? Буду откровенен: тут, примерно, тысяч на семьдесят. Но я человек деловой, а номинал в торговых сделках касается только валюты. Итак, предлагаю вам… тридцать тысяч червонцами. Устраивает?
И я вас не знаю, и вы меня не знаете. Если согласны, прячьте камешки в свою тряпицу и ждите меня здесь: я пойду за деньгами.
– А вы скоро, Досифей Ерофеевич? – встревожился вдруг Макаров.
– А вам-то что? Ауфвидерзейн! – И Демидов строго бросил поляку: – Ждите, никуда не уходите. Понимаете?..
Макар Иванович чувствовал себя не в своей тарелке. Он переживал, он беспокоился о судьбе бриллиантов и уже был не в состоянии уйти, не дождавшись окончания
Нет, Макар Иванович никак не мог уйти! Сверкание камней отодвинуло на задний план все, встающее на пути к богатству: честь, чувство долга, страх перед возмездием… Возмездие? Какой же дурак, имея в руках целый фунт бриллиантов, думает о возмездии! Два-три камешка – и милиция, прокурор, ГПУ – все в кулаке. Только бы добраться до Москвы!.. Фунт богатства, и никакой возни с громоздкими кипами денежных знаков! Огромное состояние в серебряной табакерке!…
Размышляя так, Макар Иванович сидел на табуретке, зажав свой чемоданчик между ногами, и думал, думал, думал… Он чувствовал себя Наполеоном перед Ватерлоо, Цезарем у Рубикона.
А время шло…
Большие часы в мастерской пробили три. У Макара Ивановича мелькнула приватная мыслишка: «Ну, и кутерьма сейчас в тресте: исчез кассир с крупной суммой. А я – вот он! И сумма цела. Сегодняшние выплаты я обеспечу, а завтра… Завтра – дело другое. Да, завтра – дело другое. С утра взять билет на поезд, сойти где-нибудь между Новониколаевском и Омском, пересесть на дальневосточный, курьерский, в Чите за крупную взятку устроиться в служебном вагоне – мол, тороплюсь, ждать пассажирского нет времени…» И так, путая следы, делая «сдвойки», заячьи «сметки», меняя поезда и условия поездки, добраться до обетованных московских землиц…
Все это хитроумие показалось Макару Ивановичу столь реальным и столь близким, что…
А часы с медными гирями пробили между тем половину четвертого, и продавец бриллиантов начал вопросительно поглядывать на Макарова. Наконец, спросил тревожно:
– Он – человек честни?
– Черт его знает!.. Я недавно познакомился.
– Я пойду. Я бардзо боюсь… Я приду завтра.
Шляхтич поднялся. У Макара Ивановича захолонуло сердце: богатство, богатство уходит! Опять злодейка-судьба, опять девятнадцатый год!..
– Постойте! – резко окликнул поляка Макаров, и, набравшись решимости, предложил: – Хотите пятнадцать тысяч?
– Как?.. Вы тоже будет покупать этот ценность?
– Да! И я могу купить. Расплачусь здесь же, не сходя с места.
– Не сходя с места?
– Решайте: пятнадцать. Вы мне вручаете бриллианты, я вам – деньги, и все – шито-крыто.
– Шито-крыто… шито-крыто… – вслух раздумывал шляхтич; потом резонно заметил: – Тридцать больше пятнадцать.
– Но никакого ж риска, – продолжал искуситель. – Никакого страха, ни ГПУ, ни тюрьмы. Решайте скорее, и выйдем с черного хода.
– Двадцать! – истерично выкрикнул бывший интервент.
– Пятнадцать! – твердо заявил Макар Иванович.
Продавец бриллиантов изобразил на лице страдание и махнул рукой.
Макаров открыл табакерку, развернул бархотку, убедился в наличии алмазного сокровища, сунул коробочку во внутренний карман и, сняв со стены базарную сумку Досифея Ерофеевича, стал складывать в нее сточервонные пачки…