Вела Сезон 1
Шрифт:
Внутри Асалы закипел гнев. Ее люди сражались, умирали, чтобы расчистить выход для беженцев — а эта отвратительная женщина поднимает тост за их смерти. Она сцепила руки, где их не видела Кинриг, напоминая себе не терять голову.
— Я требую вашей немедленной капитуляции, — сказала Кинриг.
Можно забыть о спокойствии.
— Если ты не заметила, — сорвалась Асала, — мы побеждаем.
Генерал что, тянула время, чтобы ее хакеры смогли вернуть себе контроль над платформами?
—
Асала не сразу поняла, что видит. Пилот с Гань-Дэ, бритая голова, темные и широкие глаза, все на виду — потому что она вопреки уставу летела без шлема… нет. Не пилот с Гань-Дэ — только не с этими едва заметными следами от переплетенных татуировок. Гипатских татуировок.
— Дайо, — прошептала Асала. Она сама не заметила, что произнесла это вслух, пока ей не ответила Кинриг.
— Это уже не ее имя, — сказала генерал. Если бы в голосе прозвучало злорадство, Асала бы вскочила с места и врезала по экрану. Но Кинриг сказала это прозаически, словно объясняла упрямому ребенку, что солнце встает каждое утро. — Мы требуем от всех рекрутов инопланетного происхождения брать новые имена.
— Дайо, — повторила Асала, но Дайо не ответила.
— У лейтенанта Ханы, которую ты знала в другой жизни, — продолжала Кинриг, — на Гань-Дэ есть жена и семья. Наша армия ничего не жалеет ради иждивенцев. Мы заботимся о своих семьях, агент. Полагаю, ты этим вряд ли интересовалась. А еще… — И она позволила паузе заполниться своим торжеством и беспомощным гневом Асалы. — …Армия ничего не жалеет ради скорбящих, если солдат гибнет.
Мир Асалы сузился в сингулярность гнева. В исчезающе редких случаях, когда она позволяла себе надеяться на воссоединение с сестрой, она и представить себе не могла, что это произойдет вот так. В ее укромных фантазиях Дайо была все той же улыбчивой девочкой, что вдохновляла Асалу добротой и поэзией, что первой приняла ее как ее без споров и криков.
Странно, что Дайо существовала в воображении Асалы застывшей во времени — не стареющей, не создающей новые связи. Кинриг упомянула о семье. Так у Дайо есть дети? Неужели после стольких лет в одиночестве Асала обрела тайное богатство — родной клан? Сколько вопросов она хотела задать — но не могла, пока на связи оставалась Кинриг.
Асала и подумать не могла, что ее сестра согласится жить с ганьдэсцами, — всегда представляла ее в ловушке в лагере «Гала», как и большинство беженцев, или что она всеми правдами и неправдами пробивается к Хайяму, как Асала в свое время. И все же она понимала: да, некоторые беженцы впадали в такое отчаяние, что соглашались на ассимиляцию, пока Гань-Дэ не отказал и в этом шансе на спасение.
— Это правда? — спросила Асала у Дайо. У Ханы. С горечью вспомнилось, что в преданиях ее клана Дайо значит «радость» точно так же, как «Хана» —
— Правда, — сказала Дайо, и голос ее был прахом и песком. — Присяга обязывает меня подчиняться, а кровь обязывает защищать свою семью.
У Асалы стиснуло сердце. Изменился даже акцент, с которым Дайо говорила на общем языке. У Асалы сохранились старые ритмы их клана — с редкими примесями преобладающего хайямского диалекта, которого она нахваталась в подразделении Экрема. Дайо же теперь говорила с четкими интонациями, напоминая Кинриг. Это последнее предательство, как и не до конца удаленные татуировки, было для Асалы как нож в живот.
Но в глазах Дайо горел странный огонь; Кинриг его не видела, зато видела Асала. Дайо продолжала говорить, все быстрее, словно у нее остались считаные секунды — причем говорить уже на языке из их детства, который Кинриг бы не поняла.
— Лед ко льду, вода к воде, сердце к сердцу — никогда не забывай меня…
Строчка из гипатской поэтессы Анахиты — из песни о семье, расколотой в древнем конфликте клана.
— Лейтенант! — гаркнула Кинриг, и Асала ощутила абсурдный прилив гордости за то, что ее сестра — офицер, пусть и офицер ганьдэской армии. Разве это не безумие? Но сердцу не прикажешь. — У действий есть последствия. Не буду повторять очевидное.
— Так точно, мэм, — сказала Дайо. — Вы всегда ясно давали это понять. Я согласна на наказание.
Сигнал затух.
— Командир, — вклинилась диспетчерская «Галы», — я обнаружила источник сигнала, э-э, лейтенанта… — Диспетчерская передала данные.
У Дайо был собственный космический истребитель класса «Ястребиный мотылек», разработанный для живого пилотирования человеком, с сопровождением дронов — для настоящих асов. Асала не считала, что это показывало особое расположение со стороны Кинриг. Это говорило только о безупречной службе Дайо — и ей хотелось об этом послушать, хотелось знать все, пускай даже слова будут лишь ранить.
Вот только истребитель Дайо летел стрелой в крейсер генерала — «как ястреб, камнем падающий с небес», сказал бы старинный поэт Макани, — и Кинриг не могла не заметить опасный курс.
Асала вызвала своих пилотов: хоть что-нибудь им прокричать, приказать хоть как-то защитить Дайо от неизбежного. Она должна, несмотря ни на что, попытаться спасти собственную сестру…
Не успела Асала произнести ее имя, услышать тихий треск открытого радиоканала, как сенсоры сообщили, что крейсер Кинриг открыл огонь по кораблю Дайо. «Маневр уклонения», — кричала Асала в недрах собственного разума.
Сенсоры засекли крошечную вспышку движения, блик света на пылинке — Дайо катапультировалась. Теперь вопрос был только в том, хватит ли ей кислорода до того, как ее спасут.
Ближе всего оказался Пилот Двадцать Шесть.
— Спасти выжившую, — сказала Асала таким охрипшим голосом, словно сорвала его криком. — Это приказ.
Треск помех, потом:
— Я не буду спасать пилота Гань-Дэ, — бросил Двадцать Шестой.
Двадцать Шестой не знал; никто не знал. Никого это неволновало.