Величайшая загадка в мире
Шрифт:
На станции Чизлхерст нас ждал экипаж. До Крауби добирались долго: здесь снег лежал давно, и покрывший его наст сделал дороги опасными. Как отличался кентский вечер от лондонского! Под светом холодных белых звезд все вокруг казалось ослепительно сверкающим.
Наконец мы въехали в открытые ворота, украшенные древним гербом. От них к дому бежала короткая дорожка, обсаженная лаймами. Я догадался, что со временем поместье потеряло значительную часть земель, хотя сохранило и пышные сады, и небольшое пастбище. Дом окружали вековые
Немногочисленные слуги мисс Кастон постарались на славу: зажгли лампы, растопили камин и проводили нас с Холмсом в смежные комнаты, оказавшиеся весьма уютными. Современные обои и газовое освещение в коридорах не избавляли от ощущения старины — щербатые полы и низкие потолки напоминали о пятнадцатом веке.
Чуть позже мы спустились в столовую. Очевидно, именно ее считали сердцем дома. Широкий, с высокими потолками обеденный зал украшали резные дубовые колонны, красно-коричневые стены и тяжелые плюшевые портьеры. Повсюду висели вещи, напоминавшие о других веках, — саксонские топоры и мечи, потускневшие картины в золоченых рамах. В большом камине полыхал огонь.
— Ватсон, хватит любоваться огнем, пойдемте на террасу!
Без особой охоты я двинулся за Холмсом, который распахнул дверь и вышел навстречу зимней ночи.
Мы стояли позади дома. Припорошенные снегом сады тянулись до полей и пастбища с темными островками деревьев.
— Не там, Ватсон. Вниз посмотрите. Видите?
За ступеньками террасы — теми самыми, на которых смерть настигла французскую мадам Кастон, — лежал толстый слой почти нетронутого снега. Свет из окна падал на четыре четкие буквы: Э, Н, Р, У.
Холмс тем временем сошел по ступенькам, опустился на колени и стал внимательно изучать.
— Снег покрылся настом, вот буквы и схватились, — проговорил я, но вдруг увидел другие отметины. — Холмс, тут следы!
— Обувь женская. Это следы мисс Кастон, — отозвался Холмс. — Думаю, она занималась тем же, чем я сейчас.
— Конечно. Какая отважная!
— Да, Ватсон, она женщина решительная и, по-моему, очень проницательная.
Кроме цепочки женских следов, ничего не было видно.
— Эти буквы как с неба свалились.
Холмс поднялся:
— Отвага — это хорошо, но мисс Кастон зря сюда выходила. Возможно, она ненароком стерла улики. — Его взгляд скользнул к садовым деревьям и кустарникам, затем дальше, к границам поместья. — Ватсон, перестаньте дрожать, мне это мешает. Идите в дом!
Уязвленный, я вернулся в столовую, где застал мисс Кастон в бордовом платье.
— Сейчас подадут ужин, — объявила она. — Подождем мистера Холмса или оставим ему горячее?
— Мисс Кастон, пожалуйста, простите моего друга. У него дела всегда на первом месте. Он человек рассудочный.
— Знаю, доктор. Ваши прекрасные
Потрясающе! В яркой образной фразе я действительно разглядел Холмса. И таким, как описывал, и таким, как видел — уникумом.
Тут в столовую вошел Холмс, и мисс Кастон, украдкой на него взглянув, отстранилась.
Ужин оказался прекрасным. Блюда подавали две проворные служанки и куда менее проворный лакей Вайн, мрачный парень лет восемнадцати. Мисс Кастон пояснила, что уволила всех слуг, кроме этой троицы, садовника и кухарки.
Чувствовалось, что Холмс приглядывается к слугам. Когда те удалились, он выразил желание по очереди их опросить. Мисс Кастон заверила, что все, кроме уехавшего на Рождество садовника, в его полном распоряжении, и оставила нас в компании сигар.
— Очень милая и привлекательная женщина, — искренне сказал я.
— Ах, Ватсон! — Холмс покачал головой и криво улыбнулся.
— По крайней мере, отдайте ей должное. По рассказам мисс Кастон, ее жизнь легкой не была, тем не менее она прекрасно образована и воспитана. Ее речь выдает и ум, и незаурядность. При этом настоящая красавица. Богатство она заслужила, и новое положение очень ей подходит.
— Возможно. Только наш таинственный недоброжелатель с вами не согласен. — Вдруг Холмс поднял руку, призывая к тишине.
Из соседней комнаты доносился хрустальный голос пианино. Играть в полном одиночестве, но так красиво и эмоционально — это казалось очень в духе хозяйки дома. В меланхоличной музыке я угадал опус Перселла или, возможно, Генделя.
— Да, музицирует она божественно, — восхищенно проговорил я.
— Ватсон, при чем тут пианино? — зашипел Холмс. — Прислушайтесь!
Тут я уловил другой звук, похожий на скрежет острых когтей. Сперва он раздавался в дальнем конце столовой, а потом, к моему ужасу, словно поднялся в воздух. В следующий миг послышался шорох, как от падающего снега, только не с улицы, а из дома. Мы с Холмсом замерли в ожидании. Вокруг царила тишина, даже пианино смолкло.
— Холмс, что это было?
Он подошел к камину и принялся легонько постукивать по каминной полке и полу.
— Может, птица? — предположил я. — В трубу попала?
— А сейчас затихла, да?
Вслед за Холмсом и я подошел к камину. На мраморной перемычке, которую поддерживали две колонны, красовался герб, тот же, что на воротах.
— Смотрите, Холмс, на щите! Это лиса де Кастона!
До сих пор Холмс особо не усердствовал, даже ни разу не поднялся на второй этаж, чтобы взглянуть на стену кабинета. Однако сейчас он устроился у камина малой гостиной, куда по одному входили слуги.