Великая гендерная эволюция: мужчина и женщина в европейской культуре
Шрифт:
О количественных показателях свидетельствуют косвенные данные. Так, только на одном рынке острова Делос за сутки продавалось до 10 тысяч рабов [229] . Разумеется, нельзя видеть в этих цифрах основу для расчета среднесуточных объемов продаж. Но столь же ошибочно было бы игнорировать свидетельства такого рода. Ведь для того, чтобы пиковый оборот мог достигнуть подобной величины, необходима известная инфраструктура: бараки для невольников, казармы для охраны, кухни для тех и других, лазареты, обеспечивающие «предпродажную подготовку» товара, отхожие места, места захоронений, амбары, хлева, конюшни, склады, постоялые дворы для покупателей и продавцов, развитая логистика, обеспечивающая своевременную поставку продуктов питания, фуража и т. п. Вкладывать же в ее создание не менее огромные средства никто не станет, если средний уровень продаж будет много ниже рекордных величин, так что, скорее всего, размеры работорговли были и в самом деле впечатляющими. (Кстати, в рабство обращают не одни греческие и римские захватчики – «варварские» народы тоже воюют друг с
229
Коростовцев М. А. Рабовладельческий строй. БСЭ, III изд.
Заметим попутно, что рабы – это, как правило, мужчины. Разумеется, и противоположный пол не минует доля невольниц, но, в отличие от него, мужчину не надо кормить. Напротив, это он кормит своего господина, доставляя при этом достаточные средства и для покупки женщин. Вся экономика этого времени строится на рабском труде, и если раб – это прежде всего мужчина, она стоит на его плечах. Это важное обстоятельство служит дополнительным подкреплением монопольного права мужчины на строительство не одной экономики, но и культуры в целом.
4.1.2. Место в военной структуре государства
Патриархальная семья образует костяк военной организации социума. Флавий Вегеций Ренат, военный теоретик Рима, пишет: «Затем посмотрим, какой новобранец полезнее: из деревни или из города? В этом отношении, думаю, никогда не приходится сомневаться, что для военного дела больше подходит народ из деревни – все, кто воспитан под открытым небом, в труде, вынослив к солнечному жару, не обращает внимания на ночную сырость, не знает бань, чужд роскоши, простодушен, довольствуется малым, чье тело закалено для перенесения всяких трудов, у кого еще из деревенской жизни сохранилась привычка носить железные орудия, копать рвы, таскать тяжести. <…> Таким образом, можно видеть, что главную силу войска надо пополнять <набором> из деревенских местностей; не знаю почему, но меньше боится смерти тот, кто меньше знает радостей в жизни» [230] . Между тем деревня – это та сфера, где патриархальные принципы общежития разлагаются с наименьшей скоростью.
230
Вегеций Флавий Ренат. Краткое изложение военного дела. I, 3
Правда, необходимо принять во внимание, что деревенское ополчение составляет «пушечное мясо» войны. Главное в военной структуре Греции и Рима – это корпус тяжеловооруженных воинов, и обратим внимание: все они – весьма состоятельные земельные собственники. Ударный контингент формировался из числа весьма зажиточных граждан, которые «знали бани» и совсем не довольствовались «малым». В Греции и в Риме это выходцы из весьма состоятельных семейств, конечно, не самых богатых (те поставляют в войско всадников), и знаменитая тяжелая пехота набирается именно здесь. Беднота формирует вспомогательные подразделения легковооруженных воинов. Все объясняется тем, что вооружение и доспех приобретается за свой счет. Собственным трудом дорогостоящее вооружение не обеспечить. Наличие же рабов, с одной стороны, обеспечивало требуемый достаток, с другой – избавляло от повседневного изнурения тяжелым трудом в поле, и мужчины из этих семейств могли посвятить себя исключительно военному делу. Ударные формирования Греции и Рима – это не ополчения, но профессиональные военные, которые никогда не занимались ничем, кроме боевой подготовки. О превосходстве же профессионала над «любителями» можно не говорить.
Вот только важно понять, что тяжеловооруженная пехота решительно немыслима без тех, кто несет ее оружие и обустраивает военный лагерь. Да и античный рыцарь, гоплит, небоеспособен без поддержки легковооруженных воинов. Кстати, история сохранила нам память о трехстах спартанцах, погибших в Фермопильском ущелье, но кто помнит о тех рабах, которые «…шли с ними в сражение как легковооруженные <…>, неотступно следуя за ними, подобно тем, кто в средние века составлял свиту рыцаря» [231] , и без которых они были бы совершенно беспомощны. О них не упоминает и Геродот, а меж тем это тоже домашняя челядь гоплита. Но ведь и сам гоплит – выходец из все той же патриархальной семьи, нередко ее глава.
231
Валлон А. История рабства а античном мире. М., 1941, с. 36
В сущности, то же и в Риме: право формирования ударных военных контингентов предоставлено лишь патрициям, мужчинам патриархальных патрицианских фамилий. Вспомогательные подразделения набираются из клиентов, то есть людей, принадлежащих им же. Так что и в этом смысле патриархальный «дом» занимает ведущие, если не сказать исключительные, позиции в военном строю полиса.
4.1.3. Роль в формировании вектора государственной политики
Патриархальная
Такое положение вещей связано с тем, что именно объединение патриархальных родов образует высшее единство – социум. Управление разделением и кооперацией труда, распределением и обменом его результатами требуется не только на внутрисемейном уровне, но и здесь. Однако все это может быть выстроено только в том случае, если будут упорядочены и приведены в определенную систему отношения между структурными подразделениями рождающегося общества. Изначально замкнутые автаркические образования, они обладают аналогом того, что позднее на государственном уровне будет осознано как суверенитет, любое же взаимодействие предполагает, хотя бы частичное, его ограничение, без этого взаимодействие может превратиться в вечную войну всех против всех. Словом, интеграция родов – это еще и строительство системы известных «сдержек и противовесов», которая со временем закрепляется в единой морали и в едином же «прото-праве». Мы берем последнее понятие в кавычки, потому что даже древнейшее из известных, другими словами, обычное право, тоже рождается не сразу. Памятники письменности доносят до нас лишь промежуточный результат длительной эволюции принципов общежития. Совокупность всех интеграционных отношений, становящихся прототипом политической экономии, политической структуры, права, морали, формирует силовой каркас будущих государств. Узловыми же его точками оказываются возглавители патриархальных семейств.
Таким образом, уже «по определению», именно патриархальная семья в лице домовладыки имеет право формировать основной вектор политического развития.
Организационные формы социума, близкие к тем, что встают перед нами благодаря изучению исторических свидетельств, возникают не сразу. Поначалу терминалами всех интеграционных связей могут быть только главы семейств, только они являются их действительными субъектами. Все остальные вписываются в социум лишь через систему внутрисемейных отношений, другими словами, между ними и социумом всегда стоит патриарх. Однако со временем и здесь складывается свое разделение функций. Так, в Риме сенаторское сословие контролирует политический вектор государственного развития, всадничество – финансово-экономический его сегмент. Всем остальным достаются лишь исполнительские функции. Кстати, Рим в этом отношении не создает ничего нового, он подчиняется действию общих законов; собственное творчество в сфере государственного строительства начнется лишь с ростом завоеваний.
Такое распределение вовсе не означает полновластия одних и абсолютного бесправия других. Действительность много сложнее любых школьных истин. Как ни парадоксально, плебеям достается главное – обеспечение внутренней безопасности полиса, функция охранного контингента того огромного расконвоированного концентрационного лагеря, в который превращается город с расширением военных захватов и строительством новой, основанной на эксплуатации рабов, экономики. Именно эта функция заставляет власти заигрывать с городскими низами, обеспечивать бесплатные государственные раздачи. Кстати, они существуют не только в Риме, но и в греческих государствах; их масштабы в Афинах вполне сопоставимы с римскими [232] . Только на этой функции (и на этих раздачах) держится политическая и экономическая устойчивость рабовладельческого социума, господство первых сословий. Между тем требование бесплатных раздач – это не что иное, как требование новых военных захватов, ограбления новых провинций, ведь средства на содержание не занятых трудом плебейских масс могут найтись только за периметром государственных границ. Все это говорит о том, что главный вектор военно-политической экспансии полиса формирует не его сенат, не гордые патриции и не жадные до наживы всадники, а презираемая (так, Саллюстий и Цицерон применяли для обозначения социального дна одно и то же слово – «sentina», то есть подонки, клоака, нечистоты [233] ) ими городская «чернь». А значит, сбрасывать ее роль со счетов было бы непростительной ошибкой.
232
См. Аристотель. Афинская полития. XXIV, 3
233
Мотус А. А. Цицерон и Саллюстий в их отношении к гражданским войнам Древнего Рима (I в. до н. э.). АМА. Вып. 5. Саратов, 1983. с. 44
В интересующем же нас аспекте европейской истории это обстоятельство обнаруживает вещи, как правило, не замечаемые исследователями. Дело в том, что большая часть плебеев, как уже говорилось, является клиентами своих богатых сограждан. Клиента же связывали с патроном вовсе не долговые, но сакральные обязательства. Он находился не просто под покровительством сильного, но принимал его родовое имя, что (не только формально) делало его членом патрицианской семьи; более того, ими становились и дети и дети его детей. А это значит, что даже «отцы» плебейских семейств, казалось бы, будучи самостоятельными распорядителями жизнью собственных домочадцев, одновременно являются младшими членами семьи своего патрона, и вынуждены во многом подчиняться законам его «дома». Это делает характеристику плебейской семьи противоречивой и двойственной. С одной стороны, она предстает как совершенно самостоятельное образование, формально равное семье любого римского патриция, с другой – как структурная часть патрицианской фамилии.