Великая гендерная эволюция: мужчина и женщина в европейской культуре

Елизаров Евгений Дмитриевич

Мы вправе относиться к Библии как к документу. Она и в самом деле оставила многое от этнографии своей эпохи, что находит подтверждение в других надежных свидетельствах. Между тем упоминания о Содоме и Гоморре рассыпаны по всем ее книгам. Чаще даже без указания на причину их разрушения. И уже одно это заставляет думать, что последняя была хорошо известна тогдашнему миру. Однако напомним, что, гнев Господень обрушился не только на эти города: «…как по истреблении Содома, Гоморры, Адмы и Севоима, которые ниспроверг Господь во гневе Своем и в ярости Своей» [199] ; «Как ниспровержены Богом Содом и Гоморра и соседние города их» [200] ; «Как Содом и Гоморра и окрестные города» [201] . Единая форма наказания должна говорить о некой общей причине, и нетрудно предположить, что сходный обычай свойствен этим селениям, и единое же преступление возмущает разум священнописателя. Мы должны согласиться: один народ – это и в самом деле один уклад жизни. А значит, здесь мы имеем косвенное свидетельство того, что обличаемые библейскими пророками нравы вовсе не были редкостью. Пусть эти нравы

не столь обычны для других городов Ханаана, они все же известны и им, не случайно именно о судьбе Содома и Гоморры грозят кары, обещанные за какие-то прегрешения Моаву и Аммону: «Моав будет, как Содом, и сыны Аммона будут, как Гоморра» [202] ; Вавилону [203] , Иерусалиму [204] и т. д. Словом, признаки смещения оси полового влечения регистрируются с достаточной надежностью.

199

Второзаконие, 29, 23

200

Иеремия, 50, 40

201

Иуда, 1, 7

202

Софония, 2, 9

203

Исайя, 13, 19

204

Иеремия, 23, 14

В легенде о Содоме отчетливо прослеживаются два временных пласта. Один из них относится к временам, лишь застигнутым Авраамом, но в действительности сохраняющим память о куда более древних, отодвинутых от нас значительно дальше четырех тысячелетий к завершению переходного периода, о котором говорилось выше. Другой – более поздних, когда писались ставшие священными тексты. Восприятие содомии как греха относится именно к последним. Сами же сограждане Авраама (и уж тем более их прадеды) едва ли могли видеть в ней что-то противоестественное и недопустимое по отношению к гостю. Культура не одного Востока делала его фигуру неприкосновенной, поэтому желание «познать» ангелов, в глазах того общества, возможно, не содержало в себе ничего плохого, во всяком случае острокритического. Суровая этическая оценка – это голос более поздних времен. О связи гомосексуальных отношений с более древними обычаями, где смещение полового влечения еще не перестало быть нормой, говорят и запреты «Левита»: «Не ложись с мужчиною, как с женщиною: это мерзость» [205] ; «Если кто ляжет с мужчиною, как с женщиною, то оба они сделали мерзость: да будут преданы смерти, кровь их на них» [206] .

205

Левит, 18, 22

206

Там же, 20, 13

Но обратимся к эпохе, которая пришла на смену временам библейских родоначальников, да и самих священнописателей, чтобы увидеть бесполезность любых – моральных, религиозных, юридических – запретов. Вслушаемся в стихи Сафо, древнегреческой поэтессы, родившейся в Метиленах, что на острове Лесбос, около 630 г. до н. э.

Нет, она не вернулась!Умереть я хотела бы…А прощаясь со мной, она плакала,Плача, так говорила мне«О, как страшно страдаю я,Псапфа! Бросить тебя мне приходится!»Я же так отвечала ей:«Поезжай себе с радостьюИ меня не забудь. Уж тебе ль не знать,Как была дорога ты мне!А не знаешь, – так вспомни тыВсе прекрасное, что мы пережили:Как фиалками многимиИ душистыми розами,Сидя возле меня, ты венчалася,Как густыми гирляндамиИз цветов и из зелениОбвивала себе шею нежную,Как прекрасноволосуюУмащала ты головуМиром царственно-благоухающимИ как нежной рукой своейБлиз меня с ложа мягкогоЗа напитком ты сладким тянулася…» [207]

207

Сафо. Ода III // Сафо. Лира, лира священная. М., 2000

Стоит лишь взглянуть на тебя – такуюКто же станет сравнивать с Гермионой!Нет, тебя с Еленой сравнить не стыдноЗолотокудрой,Если можно смертных равнять с богиней… [208]

Именно ее стихи дали имя одной из разновидностей полового влечения; лесбийская любовь – это от прославленного ими Лесбоса, ее родины. Понятно, что и этот полюс влечения не был чужд ни предкам библейского патриарха, ни согражданам бессмертной Сафо. Но задумаемся над другим. Ни один поэт не способен открыть человеческому сердцу решительно ничего, что уже не жило бы в нем, и память сограждан, сохранивших эти трогающие душу стихи для потомков, говорит, в частности, о том, что взволновавшие ее чувства не были незнакомы им и отнюдь не коробили слух.

208

Сафо. Ода V

О чувствах противоположного пола история культуры сохранила куда больше свидетельств, уже хотя бы потому, что ее творцом был прежде всего

мужчина, да и в ее центре находился он же. Во всяком случае оставленное греками наследие приводит к мысли о том, что, как сказали бы сегодня, «нетрадиционная ориентация» была вполне естественной для их времени; артистичные художественные натуры, они были готовы поклоняться любой красоте, не отдавая явного предпочтения ни мужской, ни женской. Не сторонятся однополой страсти греческие боги. Так, античные авторы упоминают о Зевсе и Ганимеде, о любви Аполлона к Гиацинту, Гименею (и многим другим); героями подобных сюжетов выступают Посейдон, Гермес, Дионис… Среди смертных фигурируют Геракл и Орфей, Персей и Ахиллес… В прекрасного Нарцисса безответно влюблены многие юноши, да и сам Нарцисс, увидев однажды свое отражение, возжелал себя. Может быть, наиболее известные герои этого сюжета – Ахиллес и Патрокл. Правда, Гомер не дает прямых указаний на характер их отношений, но традиция истолкования упорно настаивает не только на суровой дорической дружбе. Поэтому нет ничего удивительного, что этот мотив звучит и у Шекспира:

«Терсит: Да замолчи ты, мальчишка. Нечего мне с тобой толковать. Разве ты мужчина? Так, прислужница Ахиллова ложа…

Патрокл: Что? Я – прислужница Ахиллова ложа? Это еще что такое?

Терсит: Ну – наложница мужеского пола, если это тебе понятнее. Этакая противоестественная мразь! Да нападут на вас все распроклятые немочи, да поразят вас все катарры, подагры, боли в пояснице, грыжи, ломота в суставах, обмороки, столбняки, параличи! Да вытекут ваши глаза, да загноятся у вас и печень и легкие, да сведет вам и руки и ноги!» [209]

209

Шекспир. Троил и Крессида. V, 1

Впрочем, любопытные, наблюдательные и склонные к анализу, греки замечают многое и вокруг себя. Так, Геродот, повествуя о скифах, пишет о неких энареях, женоподобных предсказателях, восприявших свой дар от богини любви: «Энареи – женоподобные мужчины – говорят, что искусство гадания даровано им Афродитой» [210] .

Кроме библейских сказаний, мифов, поэзии, есть и вполне документальные свидетельства авторитетных исторических персонажей, далеких от склонности к лирическим излияниям чувств. Вот одно из самых красноречивых. Речь идет о знаменитом «походе 10 тысяч». Вдумаемся. Оторванное от всех баз снабжения, предательски обезглавленное (пригласив на переговоры, персы вырезали всех его командиров), греческое войско, избрав новых, с боями прорывается к морю. Ситуация почти безнадежна, и наступает момент, когда нужно бросить все, что мешает движению… «С наступлением утра <…> решили идти вперед, захватив с собой лишь самое необходимое количество наиболее выносливого вьючного скота и бросив остальной, а также отпустив всех находившихся при войске недавно взятых в плен рабов. Дело в том, что, при своей многочисленности, вьючный скот и рабы замедляли движение вперед, и приставленные к ним люди, которых было немало, не могли участвовать в битвах, а наличие большого числа людей требовало заготовки и транспорта и продовольствия в двойном количестве. Об этом решении оповестили войско через глашатая. После завтрака эллины отправились в путь, а стратеги встали в узком месте дороги, и если замечали что-нибудь, подлежащее оставлению на месте, они отнимали это, а солдаты слушались их, за исключением тех случаев, когда кому-нибудь удавалось скрыть понравившегося ему мальчика или красивую женщину» [211] .

210

Геродот. История. IV, 67

211

Ксенофонт. Анабасис. IV, 1, 12–14

На карту поставлена жизнь и свобода, поэтому без сожаления огромные ценности – рабы, скот, все, что может замедлить движение, бросается на дороге, но вот «понравившимися мальчиками» не могут поступиться даже в эту трагическую минуту, в условиях смертельной опасности. Нет, это не обычная солдатская похоть (хотя, конечно, и она тоже), здесь подлинное чувство, готовность к жертвенности.

Такое предположение возникает отнюдь не на пустом месте, в действительности и это чувство, и эта жертвенность хорошо известны античному обществу.

Об этом говорит Платон: «И если бы возможно было образовать из влюбленных и их возлюбленных государство или, например, войско, они управляли бы им наилучшим образом, избегая всего постыдного и соревнуясь друг с другом; а сражаясь вместе, такие люди даже и в малом числе побеждали бы, как говорится, любого противника: ведь покинуть строй или бросить оружие влюбленному легче при ком угодно, чем при любимом, и нередко он предпочитает смерть такому позору; а уж бросить возлюбленного на произвол судьбы или не помочь ему, когда он в опасности, – да разве найдется на свете такой трус, в которого сам Эрот не вдохнул бы доблесть, уподобив его прирожденному храбрецу?» [212]

212

Платон. Пир. I

Только сегодня может показаться смешным и нелепым образование таких воинских соединений, о которых говорит философ. Умосостоянию же греческого полиса это казалось вполне естественным и даже разумным. Пусть не вполне разделяя мнение о достоинствах формирования воинских соединений из пар любящих друг друга юношей, но все же как о чем-то рутинном пишет ставший одним из виднейших знатоков военного дела Ксенофонт: «…фиванцы и элейцы <…> держатся этого мнения: по крайней мере, хотя любимые мальчики и спят с ними, они ставят их около себя во время сражения. <…> У них это законно, а у нас предосудительно. Мне кажется, люди, ставящие их около себя, как будто не надеются, что любимцы, находясь отдельно, будут совершать геройские подвиги. Спартанцы <…>, напротив, убежденные, что человек, хоть только вожделеющий тела, не способен уже ни на какой благородный подвиг, делают из своих любимцев таких героев, что даже если они стоят в строю с чужеземцами, не в одном ряду с любящим, все-таки стыдятся покидать товарищей» [213] .

213

Ксенофонт. Пир. VIII, 34–35