Великая игра. Птицы. Ледяной замок. Рассказы
Шрифт:
— Хорошо. Смотри!
Она шевельнула рукой, и воздух огласился пением птиц.
— Я знаю, ты родилась из вечерней тяги, — начал Маттис. — Ты уже давно владеешь моими мыслями. Если хочешь что-нибудь сказать, говори сейчас.
— Сказать? — удивилась она.
— Да.
— Нет, больше я не хочу говорить.
Глядя ей прямо в глаза, он потихоньку согнул левую руку, и рукав с треском лопнул. Гладкие бугры мускулов сверкнули на солнце прямо у нее перед глазами.
— Это неважно, — сказал он. —
— Ты левша? — удивленно спросила она.
— Да нет, — ответил он небрежно. — Просто правый рукав лопнул у меня еще раньше.
Больше она не сказала ни слова: очарованная его силой, она потеряла дар речи. Этого он и хотел. Маттис получил все, о чем мечтал. К тому же отныне он мог находить нужные слова.
— Теперь делай все, что хочешь, — сказал он ей. — Ты золотая.
Она сразу подошла еще ближе.
— Мне понятно, почему я ждал так долго, — прибавил он.
Она все время молчала — ведь у нее была тайна, которую она собиралась открыть ему. Лишь подошла еще ближе. Раньше она шевельнула рукой, и воздух огласился пением птиц, теперь она зашевелилась вся, это было колдовство.
Она зашевелилась, и он не понял, что произошло. Этому не было названия. Она только подошла еще ближе. Совсем близко, рожденная вечерней тягой, она принадлежала ему.
8
Как обычно, Хеге встала первая. Маттис тоже проснулся, но еще лежал, заново переживая свой сон. Он слышал, как Хеге возится у себя в комнате, наконец она вышла. Маттис быстро отвернулся к стене и притворился спящим. Это было самым верным, если вспомнить, как они расстались накануне вечером.
Хеге сделала вид, что ничего не заметила, и прошла на кухню. Она была как натянутая струна. Но тут же принялась за работу. Вскоре послышались привычные утренние звуки — зазвенели ножи и чашки.
Теперь все будет по-другому, думал Маттис, витая в облаках. Он оделся и привел себя в порядок. Он уже чувствовал себя другим, словно его подхватили с двух сторон и несли сильные руки — вечерняя тяга и ночной сон. Маттис прислушался: может, и сегодня случится что-нибудь особенное. Теперь, когда все перевернулось, его могли поджидать и необычное слово и какая-нибудь радость.
Нет, пока ничего. Но этот день не мог оказаться таким же, как бесчисленное множество других дней, об этом следовало позаботиться самому.
— Дороже золота, — сказал он Хеге, остановившись в дверях кухни. Ему захотелось вместо приветствия использовать вторую часть старой поговорки: «Утренний час дороже золота».
Он чувствовал неуверенность. Вид плачущей Хеге был еще слишком свеж в его памяти. Он понимал: ведь это из-за него она плакала, отвернувшись к стене.
И сразу после этого ему приснился тот сон!
Как бы таи ни было, теперь Хеге выспалась
— У тебя хорошее настроение? — ответила она на его необычное приветствие.
Он усмехнулся про себя.
— Почему ты так думаешь?
— А разве это не так?
— Так, но ты не знаешь почему, — сказал он.
О вчерашнем она не обмолвилась ни словом. Но все-таки рискнула коснуться опасной темы.
— А по-моему, знаю: сегодня ты попытаешься сделать то, о чем мы вчера говорили. То, что для нас дороже золота.
Ох, он совсем забыл, что обещал сегодня поискать работу. Но Хеге, выходит, не забыла. На его радость упала легкая тень.
— Не угадала, — сказал он.
— Разве ты не собирался…
— Потому что над нашим домом теперь тянет вальдшнеп! — прервал он ее, объясняя перемену в своем настроении. Зачем человеку совершать мучительный поход в поселок и искать работу, когда случилось такое радостное событие?
— Но Хеге не разделяла его настроения.
— Ну и что с того? — спросила она. — Что изменилось от этой тяги?
— Ну… я не знаю… Ты правда ничего не понимаешь?
Он был смелее, чем раньше, но пользы от этого не было никакой.
— Ешь, — сказала Хеге.
Маттис ел. Он жил еще своим сном. Потом он заставит ее понять, как важно то, что случилось, то, чего она не желает понимать.
— Гм! — вдруг хмыкнул он и трижды стукнул башмаком об пол.
— В чем дело?
— Тебя это не касается.
— А по-моему, касается, — сказала Хеге. — У тебя такой вид, будто тебе не терпится что-то мне рассказать.
Маттис ел молча, но наконец он не выдержал.
— Чего только не приснится, если захочешь, — сказал он.
Хеге не была расположена к этой игре.
— А-а, значит, тебе приснился сон? — спросила она так, словно все это не имело никакого значения.
— Гм! — снова сказал Маттис.
— Давай уж рассказывай, я же вижу, что тебе не терпится.
После таких слов сон показался Маттису более явственным, более значительным. Почти явью.
— Рассказать, что мне приснилось?
Хеге кивнула.
— Этого я не могу, — сказал Маттис и важно посмотрел на нее.
— Значит, ничего особенного тебе не приснилось, — упрямо сказала Хеге и налила кофе из щербатого кофейника. Она думала уже о другом.
— Порядочные люди не говорят о таких вещах, какие мне снились. Знай это, — сказал Маттис.
— Вот как?
— Бесполезно меня пытать и расспрашивать. Так что знай это.
Хеге не проявила ни малейшего любопытства, ее слова были подобны ушату холодной воды: