Великая Мечта
Шрифт:
Мне скажут: что-то ты, чувак, какой-то странный. Мутный. Нетипичный хлопец. Вроде бы еще молодой, неглупый – а ничем не интересуешься, ничего тебе не надо...
Ну, во-первых, моя работа, при всей ее кажущейся простоте, занимает по десять-двенадцать часов в день. Позвонить, договориться, поторговаться, а то подъехать для личной беседы; подготовить сделку, принять деньги, отвезти деньги, нарисовать документы, заплатить налоги – в итоге, приходится еще и выходные прихватывать.
Во-вторых, у меня дом, жена и сын. Квартирная плата, перегоревшие лампочки, двойки в дневнике и т. д. и т. п.
В-третьих, признаюсь – да, есть скелет в шкафу. Имеется стыдная страстишка.
Много лет я пытался не писать. В юности – да, сочинял запоем. Мечтал о литературной карьере, с этою же мечтой и поступил в университет. Но впоследствии все похерил, презрел и забросил. Стал деньги делать. Были паузы по два или два с половиной года, когда я не родил ни строчки. Затем – уже после тюрьмы, на четвертом десятке – пришлось с грустью себе признаться, что не писать я не могу. Желание писать меня изнутри жжет и мучает, толкает и насилует. Вне всякого сомнения, я хронический графоман...
...Вернемся в текст. Доходы мои можно обозначить как средние. И сам я – средний, с какой стороны ни посмотри. Не высокий и не низкий, не толстый и не тонкий, не урод и не красавец. Вот – овладеваю наукой жить по средствам. Уже овладел. Последние два года все излишки, сбережения и накопления уходили в стройку, в проклятый гараж. Но сейчас, очередным январским утром, я предпочитаю об этом не думать. Противно.
Уже почти полдень. Пора идти. В глаза – визин. В ноздри – семакс. В рот – мятная конфета. Костюм, рубаха, часы, носки, галстук, поверх всего – модный дубленый пальтуган. Шарфы и шапки я не применяю с пятнадцати лет, а вот перчатки уважаю, потому что кисти рук основательно поморожены еще в армии. В сильные холода тыльные части ладоней неприятно ноют.
Короче, наш бизнесмен готов к бою. Оснащает себя бумажником, телефоном, авторучкой. Нормальный, опрятный, весьма достойный мужчина. Моложе средних лет. Уверен в себе. Чуточку пьяноват, но сейчас он выйдет на свежий воздух, в минус тридцать, и протрезвеет до нуля.
Ключи, сигареты, зажигалку он кладет в кейс. Набивать мужской мелочью карманы брюк – ужасный моветон.
Правильно опохмелившийся, сейчас он почти весел и шагает бодро. Едет в лифте. Вежливо здоровается с консьержкой. Возле двери, ведущей непосредственно на улицу, задерживается. Рядом есть окно – через него с предельной внимательностью изучает двор. Высматривает подозрительные автомобили. Незнакомые. С затемненными стеклами и работающими моторами. Стоящие удобно – носом к выезду на улицу. Тревожные. Машины соседей давно известны, даже их номера выучены наизусть. Чужаков же следует опасаться. В портфеле – сумма, достаточная для того, чтобы трое-четверо отважных уголовников безбедно жили на протяжении нескольких месяцев, не отказывая себе ни в чем. Когда-то покойный Юра грезил о таком варианте. Намекал друзьям и знакомым, что хорошо заплатит за информацию. Одинокий коммерсант, скромно пересекающий малолюдный двор в обнимку с портфельчиком, битком набитым деньгами, – удобнейшая жертва для налетчика. Не жертва, а мечта.
Солнце в последние годы, кажется, напрочь покинуло столицу моей страны. Смог, дым сотен фабрик, выхлопы миллионов автомобилей – желтые лучи больше не ласкают эту часть суши. Осень, зима, ранняя весна осуществляются в декорациях, окрашенных разными оттенками серого, при низком, давящем, плотном небе.
Безрадостно, мрачно, зябко. Машины не заводятся. В метро беспощадные сквозняки готовы враз защекотать любого до насморка и ангины. Граждане сплошь «продрогши» и «выпимши».
Тухло, кисло, скользко.
Кое-кто в валенках. Кое-кто в зипунах и кроличьих шапках. Кое-кто вообще не вышел на работу: в шесть утра термометр упал до минус тридцати четырех. Даже на зоне в такую погоду могут актировать день...
Школьники ждут, что учебу отменят.
Холодно, очень холодно.
Но я не такой, мне погоды нипочем, и машина моя стоит в тепле, и никакой мороз не в силах отменить мой график, и сам я привык, и отрицательные температуры мне не мешают.
Утренний выезд из подземного гаража – возможно, лучшие минуты всякого дня. Особенно зимой. Маленький пароксизм любви к комфорту. Не надо соскребать с машины снег. Не надо беспокоиться – заведется или не заведется после морозной ночи. Просто отомкнуть дверь, небрежно зашвырнуть внутрь портфель, сесть – и вперед. Январская стужа наблюдается через надежное стекло, как некий аттракцион. Нет, Юра, ты не прав. Кое-чего я все-таки достиг. Избавлен от главного шоферского кошмара: холодного запуска.
Выкатываюсь на дорогу. Автомобиль мой – черный, громоздкий и вместительный. Правда, не новый. Но выглядит, почти как новый. Грузовики притормаживают, пропуская меня вперед. Уважают. Благодарю, мужики! Когда-нибудь у каждого из вас будет такая же карета. Прочная, безопасная и мощная. Искренне желаю...
– Согласен, – сказал Юра. – Бричка твоя некислая. От неожиданности я едва не выпустил из рук руль.
– Я думал, ты исчез.
– Как исчез, так и вернулся.
– Что тебе нужно? Друг засмеялся.
– Побыть рядом.
Ну и ладно, подумал я. Пусть побудет, если хочет. Мне не жалко. Даже любопытно. Главное – держать его под контролем.
В отличие от меня – мрачного серолицего абстинента – Юра был возбужден, одухотворен и весел. Его глаза сильно блестели. Ни на секунду не переставая работать нижней челюстью, он пожирал взглядом проносящиеся мимо вереницы домов и группы суетящихся граждан. Вертел головой, как турист.
– Город изменился, – сказал он.
– В какую сторону?
– Я пока не понял. Наверное, в лучшую.
– Да. С тех пор, как ты погиб, здесь стало чище и ярче.
– Фигня это все – «чище», «ярче». Лица у людей другие.
– Расскажи, – попросил я. – Интересно. Тебя не было пятнадцать лет. Что ты увидел в лицах? Только подробно говори. Как журналист.
– Я такой же журналист, как ты – строитель гаражей. Никакой. А лица – новые. Более открытые. Свежие. Жизнерадостные. Улыбки, положительные эмоции...
– Людям дали больше жизни.
Мой друг поерзал, поудобнее пристраиваясь на кожаных подушках.
– И, кстати, все выглядят молодо.
– А старики теперь в основном по домам сидят. Средняя пенсия равняется цене одной пары приличных ботинок.
– Это плохо.
– Хуже, чем плохо.
– Кстати, ты едешь, как дурак. Помнится, в мое время ты совсем по-другому ездил. Меньше ста верст не выжимал.
– Это было давно, – буркнул я, задетый за живое.
– А сейчас что? Протух? Под дедушку косишь? На тебя жалко смотреть. Шестьдесят километров в час, ремнем пристегнулся, все окна закрыл... Разве на такой машине так рулят?