Великая надежда

Белобратов Александр Васильевич

Ян лежал тихо. Кресло было мягкое и глубокое. Сквозь стены он слышал ее шаги, слышал, как она раскалывает дрова и звенит посудой. Можно было вообразить, что так было всегда и будет всегда. Если бы тем, что были до них, удалось в это поверить, то и они бы тоже могли себе это вообразить. Эллен молча держала руки над плитой. Можно было вообразить, что все происходит в первый и в последний раз. Если бы тем, что были до них, не удалось в это поверить, то им бы все равно удалось это вообразить. Она налила чай и поставила

чашки на поднос. Услышала, как он ее зовет,

— Сейчас, — сказала она.

Он оторвался от спинки кресла. Рана перестала кровоточить. Фуражка соскользнула у него с головы, теперь его волосы казались еще светлей, чем раньше, в лунном свете. Она дала ему попить и взглянула на него.

Все, что было разорвано, вдруг соединилось. Красные цветы, пригоршня конфет и открытая рана. Все слилось воедино. Огромный мир внезапно обрел лицо молодого чужого офицера, светлое треугольное лицо, и щеки его круто сходились к острию подбородка двумя линиями, которые мягко отклонялись от прямой, как штрихи детского рисунка. Все боли мира слились вместе в одном скрытном взгляде. Невидимое заглянуло Эллен в лицо. Она взяла его за руку.

— Скажи, что это ты!

— Я? Кто — я?

— Тот, про кого я думала, когда говорила, что хочу домой!

Он лежал в кресле и смотрел на нее. Она крепче сжала его руку.

— Когда я раньше смеялась, то всегда потому, что смеялся ты, а когда я играла в мяч — я уже тогда играла с тобой. А выросла я для того, чтобы моя голова доросла до твоих плеч. Я ради тебя всему научилась, стоять, и бегать, и говорить!

Она одним прыжком очутилась у его ног и заглянула ему в лицо.

— Это ты. Скажи, что это ты!

Она хлопнула в ладоши.

— Мир… — крикнула она, — теперь и персиковое мороженое, и воздушное покрывало, и ты, — все у меня есть!

— Воздушное покрывало и я, — удивленно повторил он.

Он встал и обнял ее. Он немного пошатывался, но мог стоять. Он взял свою фуражку и надел ей на темные прямые волосы. Попытался засмеяться, но его смех выглядел беспомощно, будто смеялась только половина лица. Развеянное по ветру пение вторило этой коронации.

Эллен хранила серьезность. Трещина в зеркале делила ее лицо надвое, как удар мечом. Под куцым пальто светились белизной ее колени. Ветер дул в свою волынку. Над стенами плясало колыхание пламени и бросало на их щеки поспешные отблески.

— Ты давно здесь, Ян?

— Со вчерашнего дня.

— А долго пробудешь?

— Вероятно, до завтра.

— Со вчера до завтра, Ян, — это время, которое отпущено здесь всем нам!

Эллен мерзла, от печали у нее перехватило дыхание. Она сбросила фуражку. Озноб, как прохладная похвала, коснулся ее волос.

— Что с тобой? — в отчаянии крикнул он. Он схватил ее за руку и с силой притянул к себе. — Чего ты хочешь?

— Домой! — сказала Эллен.

Он вцепился

ногтями ей в руки. Она не шевельнулась. Он был в нерешительности. Измученный, он прижался лицом к ее лицу.

— Ян! — сказала она. Ее доверчивость обезоружила его, он оттолкнул Эллен от себя. В ее глазах стояли слезы.

Внезапно на него напала слабость. Раненое плечо болело и снова начало кровоточить. Эллен испугалась. Она хотела сменить бинты, но он не позволил.

— Я схожу за помощью! — сказала она.

Он не хотел никакой помощи, он хотел есть. Она принесла ему то, что нашла. Расстелила на столе белую скатерть, нарезала ему хлеб и налила свежего чаю. Он задумчиво наблюдал за ней. Она двигалась быстро и все-таки отрешенно, серьезно и как будто играя. Они оба очень проголодались. И пока они пили чай, он поверх чашки тихо на нее поглядывал. Она пила молча и смотрела на свои колени. Он предложил ей сигарету. Она старательно попыталась с ней справиться.

Он приподнялся в кресле и тут же снова упал назад. — Со стороны можно подумать, — сердито усмехнулся он, — можно подумать, будто мы собираемся здесь остаться!

— Иногда можно подумать и так, — сказала Эллен. — Тебе нужно окрепнуть, Ян!

— Мне нужно к мостам! — крикнул он.

— Домой, — сказала Эллен.

Домой? Мысли у него смешались. — Ты имеешь в виду, туда, где равнина плачет во сне и дети, как дикие птицы, слева и справа кричат в полях? Туда, где на невидимых границах лежат маленькие городки, а покосившиеся вокзалы мудро остаются позади, когда мимо проносятся скорые поезда? Туда, где круглятся зеленые башни и заостряются лишь тогда, когда этого уже никто не ждет? — Его руки лепили улицы и железнодорожные насыпи, туннели и мосты. Он клялся ей в любви к молодым воронам над сжатыми нивами, к дыму костров, к волкам и ягнятам, и вдруг осекся.

— Что я тебе здесь рассказываю? — Он протянул руки и хотел привлечь ее к себе. — Иди сюда, — сказал он.

Она не шевельнулась.

— Ты это мне, Ян?

— Да, тебе!

— Ты ошибаешься, скажи, что ты ошибаешься!

Он встал и оперся рукой о стол.

— Не забывай мостов! — сказала Эллен.

— Не бойся, — сказал он. Он стоял вплотную к ней и глядел ей в лицо. — Ты, — сказал он, и его разобрал смех. Он так смеялся, что она испугалась, как бы у него опять не началось кровотечение.

— Успокойся, — с отчаянием сказала она, — успокойся, Ян!

Он попросил свою шинель и порылся в карманах.

— Зачем тебе надо к мостам? — недоверчиво спросил он еще раз.

— Домой, — уверенно объяснила Эллен. Она могла бы повторять это снова и снова. Теперь это было куда яснее, чем прежде.

— Это важно, — сказал он ей.

— Я знаю, — отозвалась она.

— Что знаешь?

— Знаю, что это важно!

— Что важно?