Великая оружейница. Рождение Меча

Инош Алана

Охота затевалась с поистине княжеским размахом. В ней готовились принять участие три своры собак и все ловчие Полуты. Денёк выдался сухой, хоть и облачный. Подморозило, ледок на лужах хрустел под каблуком, а в воздухе звенела, пощипывая за нос и щёки, близость зимы. Князь Ворон со сворами не пошёл, предпочёл отправиться в одиночку, захватив с собой одну собаку, лук, стрелы и нож. Свобода, в подпоясанной кожаным ремнём меховой безрукавке и лисьей шапке, ехала на Бурушке, а Смилина держалась рядом с её стременем. Ловчие поделились на три ватаги –

по количеству свор.

– Признаться, охоту ради увеселения не люблю, – тихо молвила женщина-кошка. – Другое дело – ради пропитания. Хозяина обижать не хотелось, вот и пошла.

– Кто ж тебя заставляет-то? – рассмеялась Свобода. – Не убивай никого, просто гуляй в лесу. Ягоды вон можешь пособирать. Клюква ещё есть.

Охота вышла удачной. Ватага князя Полуты добыла матёрого лося и двух оленей, Свобода погналась за косулей и метко подстрелила её, а Смилина поймала нескольких рябчиков, даже не воспользовавшись оружием. Она собиралась тут же, прямо в лесу, зажарить их и съесть.

– Меня угостишь? – приласкалась к её плечу Свобода.

– Ну, коли желаешь, – усмехнулась оружейница. – Пойду, дровишек для костра наберу.

Князь Ворон отбился от всех и бродил где-то в одиночестве.

– Ау! – позвала его Свобода. – Государь Ворон! Ты где? У нас рябчики есть, пойдём кушать!

Тот не отзывался: наверно, забрёл далеко. Свобода ходила по опавшим листьям, гладя стволы и улыбаясь светлым, весёлым мыслям: о дорогой её сердцу Смилине, о предстоящей свадьбе, о том, что Бурушке придётся делать волшебные подковы для перемещения в Белые горы. Без своего любимого коня княжна себя не мыслила и собиралась, конечно же, взять его с собой. Она теребила белый кончик лисьего хвоста на своей шапке, дышала пронзительно-чистой лесной свежестью и раскусывала терпкие красные плоды яблони-дичка.

Смилина что-то задерживалась, и Свобода пошла за ней. Услышав какой-то приглушённый вскрик, она с ёкнувшим сердцем бросилась на звук, продралась сквозь кусты орешника и…

Смилина стояла, истекающая кровью и вся ощетинившаяся стрелами, торчавшими из её могучего тела. Четыре стрелы засели у неё в спине, несколько – в груди и плечах; в левом бедре застряли две, а в правом – одна. Похоже, она попала в вероломную ловушку: её застали врасплох и обстреляли со всех сторон – молниеносным залпом, так что все стрелы вонзились разом… Обыкновенный человек от стольких ран, наверно, уже давно умер бы, но женщина-кошка даже не шаталась. Её окружил засадный отряд: Свобода узнала людей князя Полуты.

Её крик зажала крепкая мужская рука.

– Княжна, не рыпайся, – сказали ей. – Тихо. Тебе ничего не сделают.

Воины расступились, и из-за их спин вышел сам Полута. В руках он держал лук с наложенной на тетиву стрелой, и в его взоре уже не было той неподвижности и пустоты. Маска гостеприимства и благодушия упала, открыв лик застарелой злобы.

– Ну что, кошка? Настал твой смертный час. Ежели ты думала, что я позволю тебе породниться со мной и заполучить

мою дочь, то здорово ошибалась… Я ничего не забываю и ничего не прощаю. Никогда. То, что ты сделала, нельзя простить.

Смилина, бледная, но непоколебимая даже с дюжиной стрел в теле, сказала:

– Зря ты так, княже. Твоя ненависть губит тебя самого.

– Ну, поговори, поговори перед смертью, – с ухмылкой-оскалом и ледяным огнём во взоре отозвался Полута.

Ладони Смилины вспыхнули, а в следующий миг загорелись все стрелы в ней. Странное, жуткое и завораживающее зрелище отражалось в глазах воинов, плясало отблесками огня.

– Отойди, княже, ты можешь погибнуть, – сказала женщина-кошка негромко, глядя на него исподлобья.

Чуть приметное движение пальцами – и из её раскинутых в стороны рук вылетели толстые струи пламени. У половины воинов одежда вспыхнула, и они с криками принялись кататься по земле, прочие начали пятиться прочь от огромной женщины-кошки, в чьих руках пламя было и орудием труда, и смертельным оружием. Полута стоял, нетронутый огнём. Он как будто даже не заметил, что произошло с его людьми. Свобода, ударив одного из державших её дружинников в пах, а второго – в кадык, освободилась, бросилась к Смилине и заслонила её собой.

– Отец, что ты делаешь?! Опомнись! – молила она его, силясь разглядеть за пеленой огненного безумия в его глазах хоть каплю человеческой души.

– Отойди, – оскалился он, натягивая лук.

– Нет! – крикнула девушка.

– Милая, не надо. – Руки Смилины тёплой тяжестью легли ей на плечи.

Полута натянул лук и целился Свободе в грудь.

– Ну что ж… Коли так, тогда умрите обе. Это мой вам свадебный подарок. Пусть лучше моя дочь погибнет, чем достанется тебе, кошка.

– Полута! – раскатисто грянул вдруг зычный голос…

Душа Свободы, висевшая на ниточке, оборвалась в мертвенно-зимнюю тьму. Полута вспугнутым зверем повернулся на звук, и безжалостная стрела, сухо просвистев, пронзила сердце непримиримого князя.

Уже сидя на холодной прелой листве, Свобода обернулась. Князь Ворон стоял неподалёку с жёстко сжатым ртом, ледяным взором и кровавыми царапинами на щеке, и его рука с луком медленно опускалась.

Смилина, до этого мига стойко державшаяся на ногах, застонала и начала оседать, словно тающий сугроб. Но наземь она не легла, только опустилась на колени. Обгоревшие древки стрел уже погасли и курились дымом.

– Смилинушка… Лада моя, – плохо чувствуя собственные губы, лепетала Свобода.

Она гладила бледное лицо возлюбленной, а та улыбалась ей с усталой нежностью.

– Не плачь, ягодка. Меня не так-то просто убить.

Слёз не было. Сухие рыдания прорвались из груди княжны, когда она обернулась и бросила взгляд на тело Полуты. Он лежал со стрелой в сердце, вперив в серое небо изумлённый взор, и в его широко раскрытые глаза начал падать крупными хлопьями первый снег.

– Батюшка… Что же ты… Что же ты натворил…