Великая смута
Шрифт:
Из старинного особняка мы вышли вместе и неторопливо двинулись к метро. Только на улице я заметил, что у Сычева вид усталый, изнуренный. Много сил, видать, забрала даже у силача-тяжелоатлета нервная и неравная борьба. Опять же и обратная дорога из Апеннин в Москву была трудная. В отряде продукты иссякли еще на подъезде к австрийской границе. В основном перебивались сухариками да кофе. И все же настроение в салоне автобуса царило боевое, задорное. Со стороны можно было подумать: домой возвращаются счастливые воины, одержавшие трудную победу.
— В Генуе мы получили заряд энергии,
Скорым шагом пересекли мы проезжую часть улицы и вступили под благодатную сень Чистопрудного бульвара. Сычев не потерял нить разговора — взволнованно, в полный голос говорил о том, чем была переполнена душа.
— По российским телеканалам всячески искажали суть происходящего. Действительно, немилосердно зверствовала итальянская полиция. Но антиглобалисты мужественно держали удары. Помогала выдумка, смекалка. Из пластмассовых бутылок и гофрированного картона мы мастерили себе бронежилеты. Из прозрачных баллонов для воды вырезали забрала, наподобие хоккейных масок. Кабы не самоделки, не дружество, увечий, жертв среди безоружных демонстрантов было бы намного больше.
За то время, что мы не виделись (с год примерно), Сычев внешне переменился. В нем явно усилились бойцовские качества — в облике и, между прочим, в мускулатуре. И одет был соответственно: во все спортивное. Хорошо облегала торс кроваво-красная футболка навыпуск, командная форма посланцев объединенного Совета рабочих Москвы. Плечом к плечу со мной шагал человек, освобожденный от расхоже-пошлых условностей и понимающий мир по-своему. Философия же Сергея житейски проста, основана на известном библейском постулате: собственным трудом (в поте лица) человек должен добывать хлеб свой насущный. В душе сорокалетнего атлета, прибывшего двенадцать лет назад в столицу «по лимиту» из Свердловска, продолжается мучительно сложный процесс формирования личности борца. Хочется, конечно, верить, что на трудном — с виражами — пути друг мой не отступится и не погрязнет в бытовых соблазнах. А главное — не купится за тарелку «чечевичной похлебки». Лукавый враг силен, хитер.
Бульвар кишмя кишел от вечерней публики. Преобладали в основном сытые, праздные, беспечные гуляки, вышедшие на охоту за невинными и порочными удовольствиями. Москва в этом отношении напоминает древний Вавилон. Не повторит ли Первопрестольная его сатанинскую судьбу. Не приведи Господи!
Тревожные мои думы будто по электрической цепи передались кузнецу. Положив руку мне на плечо, он сказал:
— Подключайтесь плотнее к нашей компании. Не пожалеете. Братва — что надо. Есть самородки первого разбора, как говорят уральцы. Например, Ваньков Юрий, технарь с нежной душой. Рекомендую сблизиться с Николаевым. Он инженер, к тому же мыслитель. Человек-кремень. Против него я — глина.
Через несколько шагов Сычев снова заговорил о Генуе.
— Холеные господа из элитного клуба «Семерка» задумали гадство мирового масштаба. Хотят сделать из живого человека пластмассовую игрушку типа «робот», послушную и удобную. Чтоб люди-куклы их ублажали, от врагов внешних и внутренних
Боевой настрой рабочего лидера с «Шарика» мне определенно по сердцу. Чувствуется в нем недюжинная сила, притягательность. За ним хочется идти.
Однако у меня был вопрос. Зародился он еще в зале, во время пресс-конференции. Теперь же вдруг заострился. При всем том вопрос из разряда неудобных. Задашь — друга-приятеля смутишь, а то и потеряешь. Но и ходить, согласитесь, с занозой под черепной коробкой тягостно, намаешься. И я решил разом от нее избавиться. Сделав вдох-выдох, спросил:
— Участие в движении антиглобалистов. Не распыляет ли это и без того наши слабые силы? Не отвлекает ли непосредственно от нашей внутренней борьбы?
Реакция была моментальная:
— Да, тут есть повод для полемики, а вот почвы нет.
— Просветите темного.
Сычев улыбнулся во всю ширь своего скуластого лица.
— Мы сильно отстали, мы заново учимся. Проходим на международных полигонах курсы современной тактики сопротивления эксплуататорам. Потом и самим пригодится.
Как ни ерничают нынешние эстрадные кривляки-пошляки насчет похабной роли совков в общественном развитии, сей гнусный «тезис» утратил свою привлекательность даже среди оголтелых защитников Белого дома в августе 91-го. Подавляющее большинство граждан страны поняло: с ними сыграли злую шутку.
Мало-помалу жизнь отрезвляет. Морок проходит. Хотите верьте, хотите нет. В тот памятный день, на Чистопрудном бульваре мне прибавилось ума. И паче чаяния, распрямились несколько мучительных вопросов. Что, как нынче молвится, дорогого стоит.
Пока я писал и доводил до кондиции свои записки, на заводе опять сменилось руководство. Загадочный Плешаков ушел с головой в коммерцию. Стал хозяином торгового дома в Люблино, возникшего на базе пресловутой Промплощадки. Место Плешакова занял некто Осипов, из своих же заводчан.
Помогут ли кадровые перетасовки ГПЗ-1? Говорят, это все равно что мертвому припарки. Жизнь из «Шарика» уходит уже не по дням, а по часам. В лучшие времена на московском гиганте работало 8180 человек. Теперь списочный состав ужался до четырех тысяч душ. Куда подевался честной люд? Расклад, значит, такой. Часть сами сбежали по добру по здорову. Других за проходную силком выперли. Иные же безропотно тихо ушли в небытие, на радость госпоже Хакамаде и Пенсионного фонда РФ.
Так что жизнь наша идет в полном соответствии с программными установками всесильного комитета трехсот.
ТЕМНОЕ ДЕЛО
(Мистификация вокруг романа «Тихий Дон»)
Юность моя прошла в Придонье, в «шолоховских местах». В атмосфере народного поклонения гению.
В 1943-м году нас с матушкой занесло вихрем войны в только что освобожденный город Богучар. В кругу сверстников вскоре выяснилось, что я до сих пор не держал в руках «Тихий Дон».
— Засмеют, — предупредил пятиклассник Николка Ткачев. И тут же вручил ужасно потрепанный том, аккуратно обернутый газетой.