Великая степь
Шрифт:
Гамаюн, впрочем, не обращал внимания — внимательно слушал рассказ. Морщила нос одна Багира — и то потому, наверное, что к костру, за которым шел мужской разговор, ее не пустили. Она сидела поодаль, с женщинами сугаанчаров — те с восхищенно-боязливым любопытством рассматривали ее оружие и снаряжение. Жены степняков и сами порой садились на коней и брали оружие — но лишь по большой беде, в самом крайнем случае. Багира, надо думать, казалась им персонажем легенд — женщиной-баатуром. Жили в степи, по слухам, подобные воительницы много поколений назад…
Рассказ Андрея Курильского, без вести пропавшего в одном из первых ноябрьских боев, литературными достоинствами не блистал. Житейская история — без лихо закрученного
—… притащили на кочевье. Два дня провалялся в беспамятстве, докторов нема, — оклемался. Сразу колодку на шею —здоровенная балясина деревянная. Но руки свободные, ноги тоже. Предупредили: сбежать попробую, на первый раз ногу сломают. На второй — убьют. Работать заставляли — дерьмо за верблюдами собирать на кизяк, просо толочь в ступке… Болтушкой из того проса и кормили, ну да кости иногда с обрезками мяса… На тяжелой работе ноги бы протянул, а так-то ничего… У них и рабов, думаю, мало — потому как делать им нечего. Со скотом-то сами возятся, пленных не подпускают, не положено… Ну, живу, болтушку жру, дерьмо собираю… Язык помалу выучил… А они все дальше к югу откочевывают — зима на носу. Может, и не совсем к югу — компаса нету, точно не определишься. И где Девятка — не знаю, везли-то в беспамятстве… Бежать подумывал… В общем, не трудно, пригляда нет постоянного… А куда пойдешь? Один, без ничего? Степь как стол, за версту видно… Ну, зима ударила, холода — к тому времени к горам ушли, не к здешним — туда, на юго-восток… Там — зимовье, балаганы стоят какие-то, сено наготовлено — овцам-то зимой снег не разрыть, это лошадки с верблюдами еще как-то могут… Небольшое зимовье, на пяток семейств. Ну, живу, зимую — доху выдали из шкуры невыделанной… Вонючая — страсть… Но мороз не тетка, и той был рад… А тут война случилась — хайдар прискакал, с дротиком. Мужики собрались — почти все — и ушли в одночасье. Ну, думаю, — вот мой шанс. Колодку разбил и рванул оттуда…
— Просто так рванул? Пешком и налегке? — не поверил Гамаюн. — И погони не было?
— Ну, это… Не пешком, понятно… А в погоню им не на чем скакать оказалось — поджилки я лошадкам того… Да и некому почти — троих мужиков оставшихся я… в общем, к Тенгри-Ла отправил, а остальным заботы хватало — зимовье горит, сено горит, скотина носится, орет… Оторвался без проблем, короче. И поскакали мы сюда, слухи ходили…
— Мы?
— Ну я это, на всякий случай, дочку старшины прихватил. Как заложницу, вроде. Слухи ходили, что тут, в предгорьях, вольный народ живет. Сугаанчарами себя кличут… Показала дочка дорогу — доскакали. Приняли нас, как всех принимают. Кто, откуда — не допытывают. Ханов тут нет. Старейшин, что от отцов и дедов власть получили — тоже нет. Здесь кто в бою отличился — тот на войне командует. А в мирной жизни главных не бывает. Делиться-ссориться не из-за чего — земли и дичи хватает, а народу тут немного. В основном — беглые из разных мест. Кого к изгнанию приговорили, кто сам ушел из под хана своего — вольной жизни захотел… Я думаю — так же вот казаки у нас в старое время жили…
Ну-ну, подумал Гамаюн. Казаки-разбойники.
2
— Возвращаться будешь? — спросил Гамаюн.
— Да я… Я ведь, командир, долг Родине отдал, два года отпахал… А что на Девятке делать? Снова в казарму, в контрактники? Я тут женился, на дочке той самой. И еще раз женился. Невест в достатке — жизнь лихая, мужики гибнут часто. Нет, не пойду с вами. Считайте — демобилизовался.
— И много вас тут — лихих да вольных?
— Да не очень… Переписей, понятно, никто не ведет. Но семей полтораста, самое большее двести — на все предгорье…
— И никто вас до сих пор не прихлопнул? Тот же Нурали-хан? Земля эта ему бы не помешала…
— Не суются… Боятся. Не нас, соседей наших. Купцы и те почти не бывают, если
— И кто у вас соседи? Такие грозные?
— Известно, кто… Онгоны.
Эту фразу Андрей произнес равнодушно. Словно говорил не о мифических духах войны, а о вполне реальных, околица к околице, соседях. След нашелся.
Очень горячий след.
3
— Сам я их не видел, не довелось, — сказал Курильский. — Но слухи ходят. И конкретные, с подробностями. Но онгонам до сугаанчаров, по большому счету, дела нет. Мы их не трогаем, они — нас. Даже вроде как помогаем друг другу — мы им тылы прикрываем, чтоб кто любопытный зря по горам не шлялся. А они… Ну, если кто, говорят, с войском сунется — то онгоны странные дела с ними делают. Вроде как люди с ума сходят, убивать друг друга начинают…
Гамаюн посмотрел на лежащую рядом сферу. Пока вроде попыток пси-атак не замечено. Пока. Но не пришлось бы вскоре и спать в сферах.
Андрей продолжил:
— А вот с глинолицыми столкнуться пришлось. Это… не знаю… говорят, души убитых воинов… Онгонам служат. Да только не похожи что-то на души. Дело как было: не так давно с Оджулаем — ну, которого вы с беркутом-то встретили — с гор возвращались. И, редкий случай, заплутали. Хотели срезать, ну и… Короче — ущелье узенькое, скорей расселина. Навстречу — люди. Мы в сторону, затаиться — а где там спрячешься, все на виду… Но залегли за камешки какие-то. Идут. Молча. Колонной. Гляжу — наши! Человек тридцать… В камуфляже, без оружия почему-то… Вскочил, к ним — идут, внимания не обращают, как мимо пустого места. У многих — форма пробита, кровища запекшаяся… И идут — живые так не ходят… ну, вот… тормознуто как-то шлепают, как роботы в старых фильмах… Лица у всех — ну прямо как вот глиной синеватой обмазаны, сырой, лоснящейся. Так мимо и прошли, расхотелось их останавливать. Ушли. Тут-то мы с Оджулаем и доперли, куда нас занесло — дорога к Пещере Мертвых… Ну и рванули оттуда по-быстрому, пока и нам рожи глиной не замазали…
— Что за пещера? — спросил Гамаюн.
— Есть тут такая, сугаанчары мертвых своих там хоронят — приносят и складывают. И вроде костей да трупов должно навалом быть — ан нет. Каждый новый раз — чисто… Сдается мне, не только души-то онгонам нужны, не только…
Мертвые… Опять мертвые. Мертвые степняки с вырезанного кочевья — воскресшие и добивавшие своих. Мертвый прапорщик — застреливший жену с любовником. И три десятка мертвых бойцов, шагающих к владениям онгонов.
— Когда это случилось? День вспомнить можешь?
Курильский пошевелил губами, позагибал пальцы, перекинулся с Оджулаем парой быстрых фраз — язык отличался от наречия адамаров и Гамаюн разобрал лишь упоминавшиеся луны и восходы.
— Две недели. Завтра четырнадцать дней будет, — подвел Андрей итог своим вычислениям.
Ровно через три дня после резни на Постах, подумал Гамаюн. Если идти через степь пешком — примерно так и получится. Только идти надо трое суток подряд — без сна и отдыха.
— Проводишь к той пещере? — спросил подполковник.
— Н-н-нет, командир… Что-то в эти заморочки с духами лезть не хочется… И кто другой едва ли согласится. Туда без дела — без мертвых — ходить не принято…
Гамаюн смотрел на него молча, без всякого выражения — и Курильскому стало не по себе. Что стоит Карахару в темпе обеспечить пару-тройку покойников? Слухи о жестоких зимних рейдах докатились и до сугаанчаров… Андрей торопливо сказал то, что не собирался говорить:
— Могу карту набросать, дорога несложная, легко доберетесь… Только ничего вы там не найдете. Пещерка махонькая, ходов вглубь никаких… Думаю, куда-то в другое место мертвых онгоны тащат… Но карту нарисую, прямо сейчас…