Великая волшебница, вернувшаяся триста лет спустя

Свадьбина Любовь

Он вглядывался в моё лицо. Я обескураженно моргнула и решила, что, возможно, умиротворение возникло не из-за него, а из-за огненной основы его магии: я слишком долго была частью этой стихии, чтобы вот так просто всё переменилось.

Да, наверное, теперь, когда Синеглазка выпускает часть своей силы, её отголоски воздействуют на меня притягательно.

— Полагаю, — у Синеглазки насмешливо дёрнулся уголок губ, — ты предложишь мне побыть грушей для битья, если я предложу снять номер, чтобы ты могла вздремнуть до объявления результата.

Так что предлагаю пройтись по магазинам. Должен же я что-нибудь подарить предмету своего обожания.

Улыбка сама выплыла на лицо, и я понадеялась, что никто не помешает его ещё немного пограбить. О боги, надеюсь, денег у Синеглазки с собой много.

Глава 34. В новом месте в новом обществе

Новости были, как это часто случается, две: хорошая и плохая. Хорошая — денег у Синеглазки хватало. Плохая — ассортимент не радовал от слова совсем. Я осмотрела все витрины всех магазинов, включила даже кокетство в надежде, что прекрасные зелёные глаза вместе с заимствованным кошельком откроют путь к особым товарам, но либо торговцы хорошо притворялись, либо правда уже выставили в витрины всё лучшее (на мой взгляд — хлам).

В конце концов, Синеглазка купил мне заколки с изумрудами для пущего блеска моих кудряшек и браслет для улучшения сна, но маны в них было так мало, что не имело смысла поглощать этот мизер. Я уже собиралась утащить с озарённого светильниками и солнцем прилавка свои коробочки, но Синеглазка ухватил меня за запястье.

— Погоди, — на низких тонах его голос обволакивал, словно бархатное море.

Я даже остановилась. Оглядывая мои волосы, он провёл пальцами по тыльной стороне моей ладони — до мурашечек — и распахнул коробочку.

— Позволь примерить, — Синеглазка вытащил парную заколку с изумрудными звёздами и запустил волосы в мои пряди, приглаживая их и перекручивая у виска.

Мне показалось, он придавал этому действу куда больше интимного смысла, чем я. Стоящий за прилавком продавец, глядя на то, как он закалывал мои волосы, пошёл розовыми пятнами и потупил взор. Чуть запрокинув голову, я скосила взгляд на Синеглазку: он мягко улыбался.

— Кхм, — кашлянула я.

— Что-то не так? — чуть шире улыбнулся Синеглазка, примеряясь к волосам у другого виска.

— Мне кажется, тебе в жизни не хватало сестрёнки, которой бы ты делал хвостики, — буркнула я.

— Просто мне нравится за тобой ухаживать, — он вновь стал закручивать мои новообретённые кудряшки.

На этот раз прокашлялся продавец и отступил за ширмочку, чтобы не смущать нас (или себя). Синеглазка же встал передо мной, проверил симметричность крепления заколок, поправил несколько прядок.

— Видел бы тебя Кериш, — вздохнула я, и эта фраза смысла с лица Синеглазки всю блаженную безмятежность.

— А что Кериш? — с опаской уточнил он. — Мне казалось, ты поняла, что мы не…

— Он бы тебе сказал, что ты выглядишь странно, —

обойдя его, я направилась к выходу.

— А что странного? — как-то обиженно уточнил Синеглазка и, прихватив с прилавка коробочки, хвостиком последовал за мной.

Мне же захотелось приложить руку к лицу: он отчаянно переигрывал увлечённость мною. Я собиралась объяснить это на улице. Но у крыльца нас ждали пятеро.

Подростки бывают, как это часто случается, двух типов: разумные и нет. Эти явно были из второй категории.

Прекрасно безмозглая дева, желавшая прожарить — простите, подогреть — дилижанс огненным шаром, которым не умела толком управлять.

Её героический защитник примерно такого же интеллектуального уровня.

Самодовольный тип в бархате.

И два его явные подпевалы, моими стараниями искупавшиеся в грязи. Они успели переодеться и поглядывали на своего главаря, ожидая подсказок о том, как следует себя вести и над чем ржать. Почему ржать? А такие ребята часто смеются над тупыми шутками своих хозяев.

— Ты! — заговорил одетый в бархат и указал на меня пальцем. — Девушка не могла пройти полосу препятствий, которую не прошёл я. Ты жульничала! Я требую, чтобы ты ушла.

Бывает такая форма нереальной наглости, которая парализует даже моё красноречие, и это был тот самый случай. Нет, я бы, конечно, нашлась после пары вдохов полного обалдения, но позади меня раздался низкий сексуальный смех.

Синеглазка рассмеялся так искренне и так по-особенному, что у блондинки-огневички вспыхнули щёки и заблестели глаза. Её приятель стушевался. У бархатного задёргался глаз. Один из его соглядатаев подозрительно смущённо покраснел и отвёл от Синеглазки взгляд, а другой с приоткрытым ртом смотрел по сторонам, выискивая среди приятелей пример для подражания.

От своего вибрирующего смеха массового поражения Синеглазка аж слегка согнулся, похлопал ладонью по перилам крыльца и утёр несуществующую слезу. Оценив выражения лиц компании-с-претензией, я поняла, что красноречие можно уже не применять.

Бархатный тоже стал наливаться краснотой, но это была густая краснота гнева.

— Да как ты смеешь?! — выдавил парнишка, нащупывая на поясе рукоять меча. — Немедленно извинись или пожалеешь!

— За что извиняться? — Синеглазка шагнул ближе ко мне, как бы невзначай оттесняя с линии атаки.

— За то что… — парнишка задохнулся от своего аристократического гнева, но из-за того, что мы располагались на пару ступеней выше, это смотрелось ещё забавнее. — За ваш неуместный смех!

— Мне кажется, смеяться над нелепыми шутками вполне уместно, — протянул Синеглазка. — Даже должно польстить шутнику.

— Я не шутил! И я вызываю вас на дуэль. Вы ответите за свои слова. И за свой смех. И когда вы проиграете, она, — он опять указал на меня, — покинет подготовительные курсы!

Синеглазка скептически посмотрел на него, на меня. И усмехнулся.