Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего
Шрифт:
Водитель пояснил Верховному, что, поскольку на ходу стрелять нельзя, приходится во время боя останавливаться, чтобы дать три-четыре выстрела, но в это время танк становится хорошей мишенью для противника.
– Сколько потребуется времени, чтобы устранить недостатки? – спросил Сталин.
– Месяц, товарищ Сталин, – ответили ему.
– Даем три месяца, – заключил Верховный, – но смотрите, не подведите нас и фронт, который ждет этот танк. А танкист добрый малый. С такими можно воевать и побеждать. Не обижайте его, он прав.
Его распоряжения,
«Улучшать боевые машины нужно с умом. Нельзя односторонне, не учитывая всего комплекса боевых качеств, увеличивать толщину брони, добавлять горючего, забывая о том, что вес танка увеличился, а двигатель остался перегруженным, перенапряженным. Надежность машины уменьшилась, танк потерял проходимость и маневренные качества… И конструктору передайте, что нельзя быть таким мягкотелым. Конструктор не должен идти у всех на поводу, он в первую очередь отвечает за машины, и если предъявляются необоснованные, безответственные требования, он должен протестовать».
Профессионалы чувствовали и понимали деловую справедливость сталинской критики. «Отпустив генералов-танкистов, – продолжает Яковлев, – Сталин обратился к нам: «Вы думаете, это вас не касается? Я ведь знаю, что вы тоже любите «улучшать» самолеты и моторы, охотно выполняете всякие безответственные требования и прислушиваетесь к обывательским разговорам. Советчиков много, а спросим с вас». Он погрозил пальцем: «Запомните: конструктор должен быть твердым, должен защищать машину от безответственных советчиков. Сделать хорошую машину трудно, испортить очень просто…»
Испортить дело действительно было просто. 3 июля 1943 года А.С. Яковлев и заместитель наркома П.В. Дементьев, заведовавший вопросами серийного производства, были вызваны в Ставку. В кабинете Верховного находились маршалы Василевский и Воронов. Увидев на столе куски потрескавшейся полотняной обшивки крыла самолета, пришедшие сразу поняли, о чем пойдет разговор.
На одном из восточных заводов, выпускавшем Як-9, применили нитрокраску с плохими заменителями. В результате обшивка стала растрескиваться и отставать, и в полете произошло несколько случаев срыва полотна с крыла самолета.
– Вам об этом что-нибудь известно? – спросил Сталин и зачитал донесение из воздушной армии, дислоцированной в районе Курска.
Заместители наркома признались, что им известны случаи срыва обшивки.
– Какие случаи? – возмутился Сталин. – Вся истребительная авиация не боеспособна. Были десятки случаев срыва обшивки. Летчики боятся летать. Почему так получилось?
Дементьев сказал, что о дефекте известно. Принимаются меры к тому, чтобы прекратить выпуск негодных самолетов и отремонтировать уже выпущенные машины.
– Знаете ли вы, – продолжал с возмущением Сталин, – что это срывает важную операцию, которую нельзя проводить без участия истребителей?.. Почему выпустили
Руководители наркомата стали объяснять, что на заводе дефект выявить было невозможно. Он обнаружился лишь на фронтовых аэродромах, под воздействием атмосферных условий. И все-таки Сталин был в негодовании:
– Да знаете ли вы, что так мог поступить только самый коварный враг?! Именно так и поступил бы – выпустив на заводе «годные» самолеты, чтобы на фронте оказались негодными! Враг не нанес бы нам большего ущерба, не придумал бы ничего худшего. Это работа на Гитлера.
Несколько минут прошло в гробовом молчании. Походив некоторое время в раздумье, Сталин по-деловому спросил: «Что будем делать?»
Дементьев заявил, что все самолеты будут немедленно исправлены. И когда Сталин осведомился, в какой срок, заместитель наркома авиапромышленности пообещал, что дефект будет устранен в течение двух недель. Конечно, Верховный понимал, что в случившемся нет прямой вины Дементьева. Он согласился и сразу распорядился направить на Уральский завод лаков и красок и на завод, производивший «яки», две комиссии.
Дементьеву надо отдать должное. Вся тяжесть ликвидации брака легла на его плечи, но он выполнил обещание. Через несколько дней после окончания работы началось знаменитое сражение на Орловско-Курском направлении.
Накануне этой битвы, переломившей все последующее течение войны, у Сталина состоялось еще одно широкое совещание. Он начал его с рассуждения о более эффективном применении истребителей.
«Наша истребительная авиация, – сказал он, – разбросана по отдельным фронтам и не может быть использована концентрированно, как ударная сила для решения самостоятельных задач, как, например, завоевание господства в воздухе на том или ином участке фронта.
Пока наши истребители в основном взаимодействуют с наземными войсками и самостоятельного значения не имеют. Силы истребительной авиации распылены. А что могут дать собранные в кулак и целеустремленно использованные истребители, показало Кубанское сражение. Пока у нас не хватало истребителей, мы не могли думать на эту тему, а теперь можно поговорить».
Развивая свою мысль, он предложил создать несколько специализированных корпусов, подчиненных главному командованию, с тем, чтобы использовать эти соединения для массированных ударов против вражеской авиации, для завоевания господства в воздухе на решающих участках фронта.
После оживленного обсуждения были решены вопросы о количестве формируемых корпусов, о вооружении их теми или иными типами истребителей и о распределении их на основных направлениях фронта. Сталин сам назвал почти все кандидатуры командиров корпусов, и после короткого обсуждения они были утверждены. Заминка возникла при рассмотрении кандидатуры командующего одной из воздушных армий, которого Сталин знал плохо. Он спросил:
«Ну, а как он – справится? Что из себя представляет?»
Заместитель главкома генерал Ворожейкин ответил: