Великая война. 1914–1918

Киган Джон

2 августа Германия предъявила еще один ультиматум, на этот раз Бельгии, потребовав разрешения пропустить немецкие войска через свою территорию, а также вести на ней операции против Франции. В противном случае Бельгия будет рассматриваться как вражеское государство. Срок ультиматума истекал через 24 часа. Утром 3 августа Бельгия его отвергла.

В этот же день Германия, заявив о нарушении границы французским аэропланом, объявила войну Франции. Ультиматум Бельгии – в Лондоне решили наконец, что это причина для объявления войны, – приблизил неизбежное. Во вторник 4 августа Британия направила Германии свой ультиматум, потребовав прекратить уже начавшиеся военные действия против Бельгии. Срок ответа истекал в полночь. Его не последовало ни в это время, ни позже, и Британия объявила войну Германии.

Мировой пожар разгорался быстро. Правда, Австрия объявила войну России только 6 августа, а неделю спустя все еще не воевала с Британией и Францией. Они сами объявили ей войну – Франция 11 августа, а Британия днем позже. Только Италия, которая была членом Тройственного союза наряду с Австро-Венгрией

и Германией, решила, исходя из оборонительного характера договора, заявить о нейтралитете.

О сербах, спровоцировавших кризис, все забыли. Война пришла в их маленькое королевство только через 14 месяцев.

Глава четвертая. Пограничное сражение и битва на Марне

Государственные деятели были исполнены мрачных предчувствий относительно того, что ждет их страны, но жители Берлина, Вены, Парижа, Санкт-Петербурга и Лондона встретили объявление войны с огромным энтузиазмом. Улицы столиц и других городов заполнили люди – кругом звучали патриотические выкрики и песни. Посол Франции в Российской империи Морис Палеолог, вернувшись с площади перед Зимним дворцом, записал свои впечатления. «Собралась огромная толпа с флагами, лозунгами, иконами и портретами царя. На балконе появился император. Вся толпа разом опустилась на колени и запела национальный гимн. В тот момент для тысяч коленопреклоненных людей помазанник Божий был военным, политическим и религиозным лидером своего народа, абсолютным властителем их душ и тел» [101] . Это произошло 2 августа. Днем раньше такая же толпа собралась на Одеонплац в Мюнхене, столице немецкого королевства Бавария, чтобы услышать указ о мобилизации. В толпе был и Адольф Гитлер. Впоследствии руководитель Третьего рейха напишет: «Я нисколько не стыдился того, что был захвачен всеобщим энтузиазмом… встал на колени и от всего сердца поблагодарил небеса за то, что мне довелось жить в такое время» [102] . В Берлине с балкона своего дворца к взволнованным людям обратился кайзер, одетый в армейскую полевую форму: «Для Германии настал судьбоносный час. Окружающие нас со всех сторон завистники вынуждают нас защищаться. Нам пришлось взять в руки меч… Я призываю вас всех идти в церковь, преклонить там колени и молиться Господу, чтобы Он помог нашей доблестной армии» [103] . В берлинском соборе огромная толпа декламировала псалмы царя Давида, а в синагоге на Ораниенштрассе раввин молился о победе.

101

Pal'eologue M. An Ambassador’s Memoirs, I. London, 1923. P. 52.

102

Bullock. Hitler. P. 45.

103

Moyer L. Victory Must Be Ours. London, 1995. P. 72, 73.

5 августа, на следующий день после того, как Британия объявила войну Германии, сцены ликования можно было увидеть в Лондоне. В Париже люди собирались на вокзалах, чтобы проводить мобилизованных резервистов. Вот как об этом вспоминал французский пехотный офицер:

В шесть часов утра, даже не подав сигнала, поезд медленно тронулся с места. В этот момент совершенно неожиданно, словно взметнувшееся от тлеющих углей пламя, из тысяч глоток вырвалась «Марсельеза». Все мужчины стояли у окон вагонов и махали фуражками. Люди на перронах и в соседних поездах махали в ответ… Толпы народа собирались на каждой станции, у каждого шлагбаума, у каждого окна. Отовсюду слышались крики: «Да здравствует Франция! Да здравствует армия!» Люди махали платками и шляпами. Женщины посылали воздушные поцелуи и осыпали наш состав цветами. Молодые люди кричали в ответ: «До свидания! До скорой встречи!» [104]

104

Grasser A. Vingt jours de guerre aux temps h'ero"iques. Paris, 1918. P. 35, 36.

Большинству резервистов повестка присоединиться к тем, кто был уже в пути, придет совсем скоро. Те, кого еще не призвали, приводили свои дела в порядок. Во многих армиях день перед назначенным сроком призыва считался свободным – можно было попрощаться с родными, друзьями и товарищами по работе.

На сборных пунктах было очень оживленно. Вот как описывает это знаменитый британский историк Ричард Кобб:

Совершенно незнакомые люди перебрасывались фразами, которые на первый взгляд могли бы показаться странными, но собеседники прекрасно понимали друг друга. Все они словно стали вдруг персонажами «Алисы в Стране чудес» – игральными картами, днями недели или датами какого-то особого календаря. «Ты в какой день? – спрашивал кто-нибудь и, не дожидаясь ответа, словно утверждая свое превосходство, гордо ронял: – Я сегодня». Тот, к кому он обращался, явно был обескуражен: «Я на девятый». (Не повезло бедняге – пропустит самое интересное, ведь к тому времени все закончится.) Стоявший рядом с ним спешил сообщить: «Мне не придется ждать слишком долго – я на третий». – «А я на одиннадцатый…» (Этот точно до Берлина не доберется) [105] .

105

Cobb R. France and the Coming of War // Evans, Strandmann. P. 133.

Немецкий

офицер запаса, оказавшийся в это время по делам в Антверпене, описывал процедуру призыва более прозаично. Согласно мобилизационному предписанию ему надлежало явиться в ближайшую артиллерийскую часть на второй день после объявления мобилизации.

Когда 3 августа я добрался до Бремена, семья меня уже оплакивала. Они думали, что я расстрелян бельгийцами. <…> 4 августа я был призван в армию и приписан к 18-му резервному полку полевой артиллерии, формировавшемуся в Беренфельде близ Гамбурга, приблизительно в 120 километрах от моего родного дома. Никого из родственников к зданию, где нас собрали, не подпустили. Как только представилась возможность, я передал семье записку. На перроне штатских тоже не было, только представители Красного Креста – они раздавали всем желающим сигареты и сласти. В военном эшелоне я встретил друзей по гребному и теннисному клубу, чему очень обрадовался. <…> 6 августа нам выдали полевую форму. Я такую никогда не носил – серо-зеленая, с тусклыми пуговицами. Выдали и каски, обтянутые серой тканью, чтобы не блестели на солнце, а также высокие сапоги для верховой езды, коричневые и очень тяжелые… Все солдаты и большинство офицеров, как и я, оказались резервистами, но командир был из кадровых. <…> Почти все унтер-офицеры тоже кадровые. А лошади, как и мы, резервисты. Как выяснилось, большинство лошадей в стране стояло на учете, и их владельцы – спортсмены, фермеры и т. д. – обязывались регулярно сообщать о них, чтобы армия в случае необходимости могла быстро пополнить кавалерию и хозяйственные службы [106] .

106

Nagel F. Huntington, 1981. P. 15–19.

В первую неделю августа по всей Европе действительно были мобилизованы сотни тысяч лошадей. Даже в Британии их рекрутировали 165 000 – для кавалерии и в качестве тягловой силы для артиллерии и обозов. Австрийская армия мобилизовала 600 000 лошадей, немецкая 750 000, а русская – в ее состав входили 24 кавалерийские дивизии – больше 1 000 000 [107] . В том, что касалось лошадей, армии 1914 года мало чем отличались от наполеоновской. По расчетам штабных офицеров, на каждых трех солдат должна была приходиться одна лошадь. Вальтер Блюм, резервист 12-го Бранденбургского гренадерского полка, писал, что при мобилизации из Штутгарта взял для своих двух лошадей не меньше багажа, чем для себя: «…мой чемодан, мой коричневый вещмешок и два ящика упряжи… со специальными красными отметками «Военный груз. Срочно». Все это было заранее отправлено поездом в Мец, на границу с Францией.

107

См.: Bucholz. P. 163.

Поезда запомнились всем, кто отправлялся в это время на войну. Железнодорожный отдел немецкого Генерального штаба составил на период мобилизации расписание движения 11 000 поездов, и со 2 по 18 августа по мосту «Гогенцоллерн» через Рейн прошли 2150 составов, по 54 вагона в каждом [108] . Главные железнодорожные компании Франции – Nord, Est, Ouest, PLM, POM – с мая 1912 года имели мобилизационный план на 7000 составов. Многие из них еще до начала войны переместили к узлам погрузки.

108

См.: Bucholz. P. 278.

Пассажиры, прибывавшие [в Париж] из Мелёна, видели необычную картину – скопление пустых составов без локомотивов, зачастую смешанных, составленных из вагонов разных компаний, вперемешку пассажирских и товарных. На многих были надписи мелом… Они стояли на запасных путях всю дорогу от столицы департамента Сена и Марна практически до Лионского вокзала. Не менее удивительная картина открывалась взору пассажиров, подъезжающих к Северному вокзалу, – на запасных путях скопилось несколько сотен неподвижных локомотивов [109] .

109

Cobb // Evans, Strandmann. P. 136.

Без дела поезда стояли недолго. Вскоре они тронулись с места, заполненные сотнями тысяч молодых людей. Составы шли к границе со скоростью от 15 до 30 километров в час, нередко надолго останавливаясь. Многие подготовленные к их приему приграничные станции представляли собой сонные деревни, где в мирное время платформы были слишком велики для тоненького ручейка пассажиров. Фотографии, сделанные в начале августа 1914 года, – одно из самых сильных из дошедших до нас свидетельств тех событий: надписи мелом на вагонах – Ausfl ug nach Paris и `A Berlin, в окнах – восторженные молодые лица над расстегнутыми воротниками мундиров. Снимки черно-белые, а мундиры были цвета хаки, серые, грязно-зеленые и темно-синие.