Великие дни. Рассказы о революции
Шрифт:
И пулемет оттащили.
Пленных ввели в здание и по длинной лестнице повели куда-то наверх. Потом миновали несколько просторных комнат, уставленных аппаратами. Женщины, толпившиеся по углам, молча провожали пленников глазами. Так довели их до двери, возле которой торчало человек десять юнкеров.
— Вот вам вчерашний министр! — крикнул офицер с расцарапанной щекой, показывая юнкерам члена Реввоенкомитета. — Он стрелял в вас, когда вы защищали Зимний дворец!
Пленных втолкнули в дверь, и они очутились в тесной комнатенке с канцелярским столом. На столе и вокруг стола сидели арестованные. Тут было несколько
Член Реввоенкомитета, войдя и усевшись, сразу устало опустил голову на стол.
И сейчас же снаружи, со стороны Морской, послышались выстрелы.
— Это наши! — сказал Павлик члену Реввоенкомитета. — Наши окружают станцию!
Но член Реввоенкомитета ничего не ответил. Он уже спал.
Броневик "Федор Богданов", гремя железом и воняя бензином, выполз наконец за ворота телефонной станции.
Осаждавшие станцию солдаты Кексгольмского полка, красногвардейцы и матросы слегка расступились перед ним. Несколько пуль брякнуло в его броню. И сейчас же в ответ заговорили оба пулемета "Федора Богданова".
Толпа осаждающих отхлынула и побежала, оставляя убитых на опустевших торцах. И "Федор Богданов", неуклюже повернув налево, неторопливо двинулся по Морской, стуча пулеметами и давя трупы.
В него стреляли из окон, в него стреляли с крыш, но пули отскакивали от тяжелой брони. Четыре юнкера, сидевшие согнувшись в гремучей и сумрачной утробе "Федора Богданова", с наслаждением и ненавистью наблюдали, как перед ними бежали и падали матросы и рабочие, не находя никакого прикрытия на узкой и прямой улице, стиснутой домами.
Так "Федор Богданов" дополз до угла, до гостиницы "Астория". Юнкер, сидевший за передним пулеметом, увидел в глазок простор Исаакиевской площади, заставленной штабелями дров, и Николая Первого на бронзовом коне. Площадь казалась пустынной — толпа, заполнявшая ее, спряталась за дровами.
И тут, в этот миг торжества, у "Федора Богданова" разом лопнули покрышки и две камеры.
Трудно установить, отчего это произошло, — то ли шины не выдержали тяжести стальной брони, то ли их пробили пули красногвардейцев. Но броневик остановился.
Стоя на месте, он долго пыхтел, выл и трещал, отрезав проход с площади на Морскую. Пулеметы его работали безотказно, и он по-прежнему поливал площадь пулями, выпуская одну очередь за другой. Он все еще был страшен и смертоносен. Но матросы и красно гвардейцы, следя за ним из-за штабелей дров, уже знали, что он обречен.
Они обошли громаду Исаакия и вернулись между собором и гостиницей "Англетер" на площадь. Угол гостиницы "Астория" загораживал эту часть площади от "Федора Богданова". Здесь нападающиебыли в безопасности.
Отсюда они хлынули к броневику.
И "Федор Богданов", лязгом, грохотом, смертью наполнявший площадь, умолк.
Потеряв "Федора Богданова", юнкера сразу потеряли улицу. Они засели в здании телефонной станции и закрыли ворота, завалив их разным хламом, а Морская наполнилась матросами и красногвардейцами.
Завязалась перестрелка. Юнкера стреляли из окон и из ворот, а матросы — с крыш соседних домов.
Суетливый офицер с расцарапанной щекой — звали его Владимир
Михаленко ждал подкрепления с часу на час. Ему было известно, что Керенский вместе с войсками генерала Краснова идет из Гатчины через Пулково на Петроград. Пора бы уже этим войскам вступить в город, а их все нет и нет.
Но и в самом городе есть силы, которые могут прийти на помощь осажденным юнкерам. Бывший начальник военного округа полковник Полковников утром занял Инженерный замок и организовал там из меньшевиков и эсеров "Штаб спасения родины и революции". Этот штаб захватил все броневики, стоявшие в Михайловском манеже. Если бы Полковников прислал к телефонной станции хотя бы один броневик на смену погибшему "Федору Богданову", юнкера перешли бы в наступление и могли бы очистить от красногвардейцев все ближайшие кварталы.
Михаленко попытался поговорить с Полковниковым по телефону. Но Инженерный замок на вызовы не отвечал. Там не работал ни один телефон.
Тогда Михаленко призвал к себе Шилина — главного механика телефонной станции. Шилин был человек еще молодой, с небритым и невыспавшимся лицом. Он раздражал Михаленко тем, что, разговаривая с ним, не глядел ему в глаза.
— Вы сами велели мне выключить Инженерный замок, — сказал Шилин.
Это был явный вздор: Михаленко, заняв станцию, приказал Шилину выключить телефоны Смольного и Петропавловской крепости, чтобы лишить большевиков связи. Не мог же он самого себя лишать связи со своим штабом!
Однако Шилин, глядя в угол, упрямо продолжал утверждать, будто ему было приказано выключить, кроме Смольного и Петропавловки, еще и Инженерный замок. "Это он нарочно! — думал Михаленко, разглядывая серое от усталости лицо главного механика. — Тайный большевик…" Он охотно ударил бы Шилина, но опасался, что тогда никак не удастся наладить связь с Полковниковым.
Он велел Шилину немедленно соединить телефонную станцию с Инженерным замком. Шилин ушел к своим аппаратам и долго над ними возился. Михаленко хрипло орал в трубку, вызывая Полковникова, но из трубки в ответ доносился только бессмысленный гул, треск и грохот.
Связь не налаживалась. Шилин во всем винил младших техников, которые не то где-то попрятались, не то в самом начале событий умудрились удрать домой. Михаленко, уже красный от натуги, лаял в трубку, но в ответ раздавались только отдаленные взрывы и раскаты. А время шло, и атаки красногвардейцев на ворота становились все отчаяннее, чаще и упорнее. Нестройный треск винтовок доносился уже со всех сторон, сверху и снизу.
От орудийного грохота распахнулись двери и окна, ворвавшийся ветер смел, как мусор, бумаги со стола заседавших министров; презренные временщики оцепенели в предчувствии конца… Так представили себе эту минуту художники Кукрыниксы в картине "Залп "Авроры".