Великие поэты мира: Иннокентий Анненский

Анненский Иннокентий Федорович

2

В вагоне

Довольно дел, довольно слов,Побудем молча, без улыбок,Снежит из низких облаков,А горний свет уныл и зыбок. В непостижимой им борьбеМятутся черные ракиты.«До завтра, – говорю тебе, —Сегодня мы с тобою квиты». Хочу, не грезя, не моля,Пускай безмерно виноватый,Глядеть на белые поляЧерез стекло с налипшей ватой. А ты красуйся, ты – гори…Ты уверяй, что ты простила,Гори полоской той зари,Вокруг которой всё застыло.

3

Зимний поезд

Снегов немую чернотуПрожгло два глаза из тумана,И дым остался на летуГорящим золотом фонтана. Я знаю – пышущий дракон,Весь занесен пушистым

снегом.Сейчас порвет мятежным бегомЗавороженной дали сон. А с ним, усталые рабы,Обречены холодной яме,Влачатся тяжкие гробы,Скрипя и лязгая цепями, Пока с разбитым фонарем,Наполовину притушенным,Среди кошмара дум и дремПроходит Полночь по вагонам. Она – как призрачный монах,И чем ее дозоры глуше,Тем больше чада в черных снах,И затеканий, и удуший; Тем больше слов, как бы не слов,Тем отвратительней дыханье,И запрокинутых головВ подушках красных колыханье. Как вор, наметивший карман,Она тиха, пока мы живы,Лишь молча точит свой дурманДа тушит черные наплывы. А снизу стук, а сбоку гул,Да всё бесцельней, безымянней…И мерзок тем, кто не заснул,Хаос полусуществований! Но тает ночь… И дряхл и сед,Еще вчера Закат осенний,Приподнимается РассветС одра его томившей Тени. Забывшим за ночь свой недугВ глаза опять глядит терзанье,И дребезжит сильнее стук,Дробя налеты обмерзанья. Пары желтеющей стенойЗагородили красный пламень,И стойко должен зуб больнойПерегрызать холодный камень.

Трилистник бумажный

1

Спутнице

Как чисто гаснут небеса,Какою прихотью ажурнойУходят дальние лесаВ ту высь, что знали мы лазурной… В твоих глазах упрека нет:Ты туч закатных догораньеИ сизо-розовый отсветВстречаешь, как воспоминанье. Но я тоски не поборю:В пустыне выжженного небаЯ вижу мертвую зарюИз незакатного Эреба. Уйдем… Мне более невмочьЗастылость этих четких линийИ этот свод картонно-синий…Пусть будет солнце или ночь!..

2

Неживая

На бумаге синей,Грубо, грубо синей,Но в тончайшей сетке,Разметались ветки,Ветки-паутинки.А по веткам иней,Самоцветный иней,Точно сахаринки…По бумаге синейРазметались ветки,Слезы были едки.Бедная тростинка,Милая тростинка,И чего хлопочет?Всё уверить хочет,Что она живая,Что, изнемогая —(Полно, дорогая!) —И она ждет мая,Ветреных объятийИ зеленых платьев,Засыпать под сказкиСоловьиной ласки,И проснуться, щуряЗаспанные глазкиОт огня лазури.На бумаге синей,Грубо, грубо синейРазметались ветки,Ветки-паутинки.Заморозил инейУ сухой тростинкиНа бумаге синейВсе ее слезинки.

3

Офорт

Гул печальный и дрожащийНе разлился – и застыл…Над серебряною чащейАлый дым и темный пыл. А вдали рисунок четкий —Леса синие верхи,Как на меди крепкой водкойПроведенные штрихи. Ясен путь, да страшен жребий,Застывая, онеметь, —И по мертвом солнце в небеСтонет раненая медь. Неподвижно в кольца дымаЧерной думы врезан дым…И она была язвима —Только ядом долгих зим.

Трилистник в парке

1

<Я на дне>

Я на дне, я печальный обломок,Надо мной зеленеет вода.Из тяжелых стеклянных потемокНет путей никому, никуда… Помню небо, зигзаги полета,Белый мрамор, под ним водоем,Помню дым от струи водомета,Весь изнизанный синим огнем… Если ж верить тем шепотам бреда,Что томят мой постылый покой,Там тоскует по мне АндромедаС искалеченной белой рукой. 20 мая <1906> Вологда

2

Бронзовый

поэт

На синем куполе белеют облака,И четко ввысь ушли кудрявые вершины,Но пыль уж светится, а тени стали длинны,И к сердцу призраки плывут издалека. Не знаю, повесть ли была так коротка,Иль я не дочитал последней половины?..На бледном куполе погасли облака,И ночь уже идет сквозь черные вершины… И стали – и скамья и человек на нейВ недвижном сумраке тяжеле и страшней.Не шевелись – сейчас гвоздики засверкают, Воздушные кусты сольются и растают,И бронзовый поэт, стряхнув дремоты гнет,С подставки на траву росистую спрыгнёт.

3

«Pace» [7]

Стутуя мира

Меж золоченых бань и обелисков славыЕсть дева белая, а вкруг густые травы. Не тешит тирс ее, она не бьет в тимпан,И беломраморный ее не любит Пан, Одни туманы к ней холодные ласкались,И раны черные от влажных губ остались. Но дева красотой по-прежнему горда,И трав вокруг нее не косят никогда. Не знаю почему – богини изваяньеНад сердцем сладкое имеет обаянье… Люблю обиду в ней, ее ужасный нос,И ноги сжатые, и грубый узел кос. Особенно, когда холодный дождик сеет,И нагота ее беспомощно белеет… О, дайте вечность мне, – и вечность я отдамЗа равнодушие к обидам и годам. <1905>

7

Мир (ит.). – Ред.

Трилистник из старой тетради

1

Тоска маятника

Неразгаданным надрывамПодоспел сегодня срок:В стекла дождик бьет порывом,Ветер пробует крючок. Точно вымерло всё в доме…Желт и черен мой огонь,Где-то тяжко по соломеПереступит, звякнув, конь. Тело скорбно и разбито,Но его волнует жуть,Что обиженно-сердитоКто-то мне не даст уснуть. И лежу я околдован,Разве тем и виноват,Что на белый циферблатПышный розан намалеван. Да по стенке ночь и день,В душной клетке человечьей,Ходит-машет сумасшедший,Волоча немую тень. Ходит-ходит, вдруг отскочит,Зашипит – отмерил час,Зашипит и захохочет,Залопочет, горячась. И опять шагами меритьНа стене дрожащий свет,Да стеречь, нельзя ль проверить,Спят ли люди или нет. Ходит-машет, а для тактаИ уравнивая шаг,С злобным рвеньем «так-то, так-то»Повторяет маниак… Всё потухло. Больше в ямеНе видать и не слыхать…Только кто же там махатьПродолжает рукавами? Нет. Довольно… хоть едва,Хоть тоскливо даль белеет,И на пледе головаНе без сладости хмелеет.

2

Картинка

Мелко, мелко, как из сита,В тарантас дождит туман,Бледный день встает сердито,Не успев стряхнуть дурман. Пуст и ровен путь мой дальний…Лишь у черных деревеньБесконечный всё печальней,Словно дождь косой плетень. Чу… Проснулся грай вороний,В шалаше встает пастух,И сквозь тучи липких мухТяжело ступают кони. Но узлы седых хвостовУ буланой нашей тройки,Доски свежие мостов,Доски черные постройки, — Всё поплыло в хлябь и смесь,Пересмякло, послипалось…Ночью мне совсем не спалось,Не попробовать ли здесь? Да, заснешь… – чтоб быть без шапки.Вот дела… – Держи к одной! —Глядь – замотанная в тряпкиАмазонка предо мной. Лет семи всего – ручонкиТак и впилися в узду,Не дают плестись клячонке,А другая – в поводу. Жадным взглядом проводила,Обернувшись, экипажИ в тумане затрусила,Чтоб исчезнуть, как мираж. И щемящей укоризнеУступило забытье:«Это – праздник для нее.Это – утро, утро жизни».