Великие пророки и мыслители. Нравственные учения от Моисея до наших дней

Гусейнов Абдусалам

Иисус основной упор делает на внутреннем смысле, духе ветхозаветного закона, усматривая его в любви, братском единении людей. По отношению к этому внутреннему смыслу внешние, жестко фиксированные нормы и поступки являются лишь частными случаями, имеющими значение для определенных условий. Только внутренняя моральная цель оправдывает внешние поступки. Отсюда вытекает, что ни одно внешнее предписание само по себе не может считаться безусловной нормой и требуется свободное, раскованное отношение к ним. Говоря по-другому: не поступки управляют человеком, а человек управляет поступками. С этой точки зрения интересны два уточнения, которые делает Иисус: одно касается обычая ритуального омовения рук. Второе — вопроса о допустимости развода. На упрек, что его ученики не умывают рук своих, когда едят хлеб, Иисус отвечает: «Не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст, оскверняет человека» (Мф. 15:11). Это не значит, что Иисус против умывания рук перед едой. Он против того, чтобы придавать этому безусловный смысл и считать достаточным признаком чистоты. Также он относился к ритуальным ограничениям в пище. В данном случае Иисус снимает табу с предписаний Торы или, по крайней мере, релятивирует их. В вопросе о разводе

он, напротив, занимает более жесткую позицию. Согласно закону Моисея, существовало много поводов для того, чтобы муж развелся с женой. Иисус считает, что есть только одна причина для этого — вина прелюбодеяния. Поступать иначе — значит ставить чувственную любовь выше духовной любви. Что касается прелюбодеяния, то это не просто причина развода, а фактически состоявшийся развод, если рассматривать моральное существо отношений, а не юридическую форму. Словом, человек является хозяином конкретных норм и поступков, он их сужает и раздвигает, назначает и отменяет.

Иисус не чувствует себя скованным буквой закона. Но у него тем более нет стремления поступать вопреки букве закона. Он не считает чистоту субботы или умывание рук безусловными догмами. Но он и не предлагает нарушать эти установления, справедливо полагая, что такого рода возведенные в принцип нарушения тоже явились бы догмой — только наоборот. Его отношение к учению Моисея в той части, в какой оно предписывает определенные, внешне фиксированные поступки, является таким же, каким является его отношение к миру в целом. Всякую мироукореняющую деятельность необходимо рассматривать как вторичную и случайную по отношению к вечной жизни божественного царства, совпадающую с законом любви.

Милосердие и справедливость

Бог Иисуса — любящий, милосердный бог. Этим он отличается от сурового и справедливого бога Ветхого завета. Ветхозаветному богу тоже присуще милосердие. В Торе он часто именуется человеколюбивым, милосердным. Знакомое нам из Евангелия положение «милости хочу, а не жертвы» заимствовано из книг пророков (Ос. 6:6). Однако милосердие ветхозаветного бога является особым, оно производно от справедливости. Оно выражается в том, что бог награждает и поощряет более охотно, чем наказывает, что он может выбрать более мягкий вариант наказания. Его милосердие существует внутри справедливости, как разновидность, особый случай последней. В «Исходе» мы читаем: «Господь, Господь, Бог человеколюбивый и милосердный, долготерпеливый и многомилостивый и истинный, сохраняющий [правду и являющий] милость в тысячи родов, прощающий вину и преступление и грех, но не оставляющий без наказания, наказывающий вину отцов в детях и в детях детей до третьего и четвертого рода» (Исх. 34:6–7). Моисей неоднократно выступал ходатаем за Израиль перед Яхве, и именно благодаря этому ходатайству бог смягчал свои суровые приговоры. Источником мягкого начала оказывается человек, для бога же оно — своего рода слабость, уступка человеку. Как бы то ни было, основная добродетель ветхозаветного бога, то качество, которое делает его богом, — это справедливость. Иисус переставил акценты: если бог является суровым, то только потому, что он является любящим. Его бог — это любящий отец. Бога делает богом именно любовь, милосердие. «Итак, будьте милосердны, как и Отец ваш милосерд» (Лк. 6:36) — в этом благая весть Иисуса.

Справедливость предполагает оценку человека по поступкам, воздаяние по заслугам, для чего требуются, по крайней мере, две вещи: критерий (правило, шаблон) для измерения поступков и лицо, которому поручается (доверяется) эта работа по измерению. Поэтому справедливость естественным образом отождествляется с законностью и с судом, стоящим на страже законности; такой она и является в Моисеевом учении: «Не делайте неправды на суде… по правде суди ближнего твоего» (Лев. 19:15); «не извращай закона» (Втор. 16:19). Иное дело — милосердие. В милосердии любовь, братские чувства к человеку обнаруживаются независимо от его поступков и заслуг. Соотношение милосердия и справедливости, как его понимал Иисус, хорошо передает притча о работниках последнего часа. Хозяин поутру нанял работников в свой виноградник с уговором, что он заплатит за день каждому по одному динарию. Около третьего часа он увидел на торжище других работников и их послал в виноградник, пообещав дать им то, что следует. То же самое он сделал и в шесть часов, и в девять часов. И в одиннадцать часов он послал в виноградник людей, стоявших праздно. Когда пришло время расплаты, первыми рассчитались с теми, кто пришел позже всех, в одиннадцать часов. Они получили по динарию. Пришедшие первыми ждали, что они получат больше. Но они тоже получили по динарию и недовольно возроптали на хозяина, уравнявшего их, трудившихся целый знойный день, с проработавшими всего один час. Хозяин отвел этот упрек, сказав одному из них: «Друг! я не обижаю тебя; не за динарий ли ты договорился со мною?» (Мф. 20:13). А сколько платить другим — дело самого хозяина, который, в частности, говорит: «Разве я не властен в своем делать, что хочу? или глаз твой завистлив от того, что я добр?» (Мф. 20:15). Милосердие не отменяет справедливость, но не ограничивается ею. Иисус исходит из убеждения, согласно которому то, что объединяет людей — их моральное достоинство, важнее того, что разделяет, — мирских различий.

У милосердия свои основания. Слепые и другие больные, видевшие в своей болезни наказание за грехи, обращались к Иисусу всегда с одними и теми же словами: «Помилуй нас». Иисус каждый раз удовлетворяет их просьбу, не интересуясь их прошлыми и будущими делами. Единственный вопрос, который его при этом интересует, — их вера. Вера в отца небесного, превращающая людей в братьев, является совершенно необходимым и вполне достаточным основанием для милости. Источник милости Иисуса — его собственное любящее сердце, а не заслуги тех, кому он их оказывает. Милосердие бескорыстно, ему не нужны эмпирические основания, утилитарные аргументы. Отправляя двенадцать избранных учеников в самостоятельный путь для проповеди истины и «изгнания бесов», Иисус наставляет их: «Даром получили, даром давайте» (Мф. 10:8).

Милосердие не имеет меры. Петр спросил Иисуса, сколько раз должен прощать человек брату своему, совершающему против него грех, — до семи ли раз? Иисус ответил: «До седмижды семидесяти раз» (Мф. 18:22) и рассказал притчу. Некий царь решил сосчитаться со своими должниками.

Одному рабу, который должен был ему десять тысяч талантов, нечем было заплатить. Царь тогда приказал продать его, жену, детей и все, что у него было, в счет долга. Раб бросился в ноги к царю с мольбой отложить срок платежа. «Государь, умилосердившись над рабом тем, отпустил его и долг простил ему» (Мф; 18:27). Раб этот, уйдя от царя, нашел своего товарища, который должен был ему всего сто динаров, и потребовал вернуть их. У товарища не было денег, и он пал в ноги, стал просить об отсрочке. Раб оказался неумолимым и посадил товарища в темницу. Когда царю стало известно об этом злодеянии, он разгневался сильно. «Не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего, как и я помиловал тебя?» (Мф. 18:33) — сказал он злому рабу и, изменив свое прежнее решение, отдал его на истязания, пока тот не отдаст ему долга. Обнажая поучительный смысл этой притчи, Иисус говорит: «Так и Отец Мой Небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца своего брату своему согрешений его» (Мф. 18:35). Милосердие — единственное, что будет приниматься в расчет на последнем суде. И безо всяких оправданий. В милосердии не может быть никаких условий, ограничений. Нет такого человека и нет такого греха, которые не подлежали бы прощению. Сама эта безмерность есть мера милосердия.

Сравнение бога с царем из рассказанной притчи, соединение идеи милосердия с идеей последнего суда может вызвать недоумение. Считается, что в день последнего суда бог одних призовет к себе, а других обречет на вечные муки. Бог разделяет людей, одних возвышает, других низвергает в зависимости от того, как они обращались с братьями своими, были милосердны к ним или нет. Был один богач, роскошествовавший в жизни. И был нищий по имени Лазарь, лежавший у его ворот, весь в струпьях, в надежде на крошки со стола богача. Так и прожили они один богачом, другой нищим. Посмертная их судьба сложилась прямо противоположным образом. Лазарь оказался на Авраамовом ложе, а богач — в пламени ада. Когда богач возопил к Аврааму, тот сказал: «Чадо! вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей, а Лазарь — злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь» (Лк. 16:25). Бог вершит суд. Он устанавливает свою справедливость. Она, эта справедливость, хотя и вторична по отношению к милосердию, хотя и осуществляется по критерию милосердия, тем не менее она оказывается пределом милосердия. И по отношению к тем, кто оказался в геенне, никакого уже милосердия не существует. Как говорит Авраам богачу, «между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят» (Лк. 16:26). Справедливость оказывается выше милосердия. Как совместить такой финал с образом бога как любящего отца?

Про последний суд, как он изображен в Евангелиях, следует сказать, что это странный суд. В нем есть, по крайней мере, ряд особенностей, которые не укладываются в привычные представления о суде и воздающей справедливости. Во-первых, он не проводит градацию преступлений и знает лишь одну кару — вечные муки умирания. Далее, он не ставит целью исправление преступников и не может рассматриваться как назидание. Речь идет ведь о последнем суде, на который призываются все: никто никакого урока извлечь уже не может. Когда богач из приведенной выше притчи о богаче и нищем Лазаре просит Авраама послать кого-нибудь в дом его отца, где у него остались пять братьев, чтобы засвидетельствовать им о его трагической судьбе и тем самым удержать от непоправимых ошибок, Авраам отвечает отказом. «У них есть Моисей и пророки; пусть слушают их» (Лк. 16:29), — говорит он. Наконец, на том суде сам судья оказывается замешанным в деле уже хотя бы своим всеведением. Как пишет поэт, «и мысли и дела он знает наперед». Еще до того, как Иуда Искариот совершил и даже окончательно замыслил свое преступление, Иисус знает о нем. Он не удерживает Иуду, в каком-то смысле даже провоцирует его. Иисус сказал, что его предаст тот, кому он подаст, обмакнув кусок хлеба. И подал Иуде. «И после сего куска вошел в него сатана». Иисус не останавливается на этом и, обращаясь уже к Иуде, говорит слова, которые можно понять как одобрение: «Что делаешь, делай скорее» (Ин. 13:28).

Эти особенности образа последнего суда позволяют предположить, что Иисус пользуется понятным людям юридическим языком Ветхого завета для выражения той мысли, что добродеяние несет в себе свою награду и злодеяние несет в себе свою кару. Абсолютная неотвратимость награды за добродеяния и наказания за злодеяния означает лишь то, что сами добро и зло абсолютны каждое в себе и в своей противоположности друг другу. Иисус своим учением ставит людей перед необходимостью отнестись к милосердию именно в этом качестве, с полным сознанием того, что оно самодостаточно, тождественно вечной жизни. В этом смысле последний суд — это суд, который сам человек вершит над собой. Адские муки «избираются, а не налагаются» [27] . Именно об этом Иисус кричит людям. «Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден», — читаем мы в Евангелии от Иоанна. И далее: «Суд же состоит в том, что свет пришел в мир» (Ин. 3:18–19). Справедливость последнего суда означает лишь то, что милосердие, путь света и есть справедливость, ее высшая, последняя форма.

27

Булгаков С. Н. Свет невечерний. М., 1994. С. 354.

«Я победил мир»

Иисус Христос считается воплощением человеческой свободы. В то же время он, как мы видели, стремится вести себя как сын, выполняющий нолю отца. Нет ли противоречия в этих двух положениях?

Для Иисуса бог — это отец. Его отец и отец всего сущего. Все из него, из бога. Как бы ни старался человек, он не может прибавить себе росту хотя бы на локоть. Даже волос не упадет с его головы без воли отца небесного, ибо «волосы на голове все сочтены» (Лк. 12:7). Любовь, милосердие также восходят к богу: «Никто не может придти ко Мне, если то не дано будет ему от Отца Моего» (Ин. 6:65), — говорит Иисус. Мораль так же, как и природа, существует в форме закона, не знающего исключении. Как, бросаясь с высоты вниз головой, человек травмирует свое тело, так, совершая злодеяния, он травмирует свою душу. С точки зрения предопределения, предопределенности содержания, нет разницы между материально-вещным миром и миром духовно-нравственным. И там и там есть своя строгость и неумолимость.