Великие загадки истории

Пернатьев Юрий Сергеевич

Москва, как известно, Наполеоном была взята, и в сентябре 1812 г. Александр I, вспомнив об удивительном предсказании, приказал князю Голицыну написать в Соловки с требованием монаха освободить. В повелении было написано: «Если жив, здо­ров, то езжал бы к Нам в Петербург. Мы желаем его видеть и не­что с ним поговорить».

Авеля освободили, снабдили его паспортом, деньгами и одеж­дой. Летопись повествует: «Отец же Авель, видя у себя паспорт и свободу во все края и области, и потече из Петербурга к югу, и к востоку, и в прочия страны и области. И обшед многая и мно­жество. Был в Царьграде, и во Иерусалиме, и в Афонских горах; оттуда же паки возвратился в Российскую землю». Поселился свя­той отец в Троице-Сергиевой лавре, жил тихо, мало общаясь с окружающими.

Зачастили было к нему московские барыни с во­просами о дочерях да женихах, но инок отвечал, что он лишь мо­нах, а не провидец.

Писать все же Авель не бросил. К примеру, графине Прасковье Потемкиной он сообщал, что сочинил для нее несколько книг, которые вскоре вышлет. Однако пророчеств в них уже не было, поскольку в другом письме Авель сетует: «Я от вас получил не­давно два письма, и пишете вы в них: сказать вам пророчество то и то. Знаете ли, что я вам скажу: мне именным указом запре­щено пророчествовать. Так сказано, ежели монах Авель станет пророчествовать вслух людям или кому писать в хартиях, то брать тех людей под секрет и самого монаха Авеля и держать их в тюрьме или в острогах под крепкими стражами. Видите, Прасковья Андреевна, каково наше пророчество или прозорливство, — в тюрьмах ли лучше быть или на воле. Я согласился ныне лучше ничего не знать, да быть на воле, нежели знать, да быть в тюрьмах и под неволею».

Как добровольный скиталец Авель переходил из монастыря в монастырь, странствовал по разным местам России, но чаще проживал в Москве и в Московской губернии. Здесь он подал прошение о принятии его в Серпуховский Высоцкий монастырь, куда и поступил 24 октября 1823 г. Вскоре разгласилось по Мос­кве новое предсказание Авеля — о скорой кончине Александра I, восшествии на престол Николая Павловича и о декабрьском бун­те. Но на сей раз русский пророк, похоже, ошибся, ибо, согласно легенде, Александр все-таки не ушел из бренного мира, а продол­жил свое бытие совсем в другом облике и в другой сущности. И кто знает, какая из них была ему милее.

Слухи по столице и по губерниям ходили разные, но сводились к тому, что император Александр Благословенный не умер, а вместо него похоронен кто-то другой. В архивах канцелярии Военного министерства хранится сборник таких слухов, записанных неким дворовым человеком Федором Федоровичем, под заглавием «Московские новости, или Новые правдивые и лживые слухи, которые правдивые, а которые лживые, а теперь утверждать ни одних не могу, но решил на досуге описывать для дальнего вре­мени незабвенного, именно 1825 г. с декабря 25 дня». Вот наибо­лее характерные из них.

«Государь жив, его продали в иностранную неволю... Государь жив, уехал на легкой шлюпке в море... Гроб Государев везут ям­щики, которым дано за провоз 12 тысяч рублей, что находят весь­ма подозрительным. Шульгин, московский полицмейстер, о сем разговаривал, да и князь Голицын, московский генерал-губерна­тор, находится в немалом сомнении о сем... Князь Долгоруков

Юрий Владимирович после блаженныя кончины Александра I не присягал еще ни одному из новых государей, а желает прежде видеть тело покойного Государя своими глазами в лицо, тогда и присягнет, кому должно, — то народ из онаго ожидает чего-нибудь невеселого... Государево тело сам Государь станет встре­чать, и на 30-й версте будет церемония им самим устроенная, а везут его адъютанта, изрубленного вместо него, который ему сказал, а он бежал тогда и скрылся до Петербурга... Когда Алек­сандр Павлович был в Таганроге и там строился дворец для Ели­заветы Алексеевны, то Государь приехал в оный из заднего крыль­ца. Стоявший там часовой остановил его и сказал: «Не изволите выходить в оное крыльцо, вас там убьют из пистолета». Государь на это сказал: «Хочешь ли ты, солдат, за меня умереть, ты будешь похоронен, как меня должно, и род твой будет весь награжден» — то солдат на оное согласился, а Государь надел солдатский мундир и встал на часы, а солдат надел царский, Государя шинель и шля­пу и пошел в отделываемый дворец, прикрыв лицо шинелью. Как зашел в первые комнаты, то вдруг из пистолета по нем выстре­лили, но

не попали, солдат повернулся, чтобы назад идти, то другой выстрелил по нем, прострелил его, солдата подхватили и потащили в те палаты, где жила супруга Государева, и доложи­ли ей, что Государь весьма нездоров и потом после помер яко Государь. А настоящий Государь, бросив ружье, бежал с часов, но неизвестно куда, и писал Елизавете Алексеевне письмо, чтобы оного солдата «хоронили как меня».

Нарушил обет молчания и отец Авель. Когда весной 1826 г. готовилось вступление на престол Николая I, графиня П. Камен­ская спросила бывшего в то время в Москве монаха: «Будет ли коронация и скоро ли?» Авель отвечал ей: «Не придется вам ра­доваться коронации». Эти слова разнеслись по Москве, и многие объясняли их так, что коронация вообще не состоится из-за странной смерти Александра...

Сам же прорицатель, вероятно, предчувствуя, что толки о вступлении на престол нового правителя могут иметь для него печальные последствия, в июне 1826 г. ушел из Высоцкого мо­настыря. Но по отправленным письмам его все-таки нашли в Тульской губернии, близ соломенных заводов, в деревне Аку­ловке. По повелению императора Николая, указом Священного синода от 27 августа 1826 г., Авель был отправлен под присмот­ром в арестантское отделение Суздальского Спасо-Евфимиева монастыря.

Тем и закончились странствия и прорицания отца Авеля. Пос­ле продолжительной тяжелой болезни он скончался в тюремной камере 29 ноября 1841 г. и был похоронен за алтарем арестантской церкви Святого Николая.

Александр, сын Павла

Александр был любимым внуком Екатерины II, она сама руково­дила его воспитанием, приглашая лучших преподавателей, в том числе из Европы. Но основательного образования наследник так и не получил. Учителя отмечали в цесаревиче нелюбовь к серь­езным занятиям, медлительность, леность, склонность к празд­ности. Обладая незаурядным умом, он легко улавливал мысль, но из-за нежелания сосредоточиться на чем-то так же быстро все забывал. В 1793 г., когда Александру еще не исполнилось и 16 лет, Екатерина женила его на 14-летней баденской принцессе Луизе, нареченной в православии Елизаветой Алексеевной. Женитьба положила конец всяким ученым занятиям Александра.

Виды Екатерины на Александра были таковы, что уже в 1787 г. она решила передать ему престол, минуя Павла, а в 1794 г. озна­комила с этим планом своих наиболее доверенных сановников, ссылаясь на «нрав и неспособность». Утверждают, что против выступил влиятельный вельможа граф В. Мусин-Пушкин, и дело о престолонаследии на время было приостановлено. В сентябре 1796 г., незадолго до кончины, Екатерина снова вернулась к это­му вопросу, поставив Александра в известность о своем решении, и даже начала составлять манифест для «всенародного объявле­ния». Но сделать этого не успела.

Намерения Екатерины не были тайной для Павла, о них он узнал от самого Александра. Уверяя отца в своем нежелании при­нять престол, наследник в присутствии Аракчеева принес Павлу присягу как императору, именуя отца «Его императорским вели­чеством».

Более того, Александр во всеуслышание заявлял, что желает вообще «отречься от сего неприглядного поприща» (наследова­ния престола). Об этом же он сообщал в письмах, несомненно, перечитываемых Павлом. В 1796 г. он писал своему бывшему воспитателю Лагарпу (в то время уже выехавшему из России) о неодолимом желании «поселиться с женою на берегах Рейна... жить спокойно частным человеком, полагая свое счастье в обще­стве друзей и в изучении природы».

Надо сказать, Александр вступил на престол со сложившими­ся взглядами и убеждениями, с определенной «тактикой» пове­дения и управления государством. Современники говорили о нем разное: «сущий прельститель» (М. Сперанский); «властитель слабый и лукавый» (А. Пушкин); «сфинкс, неразгаданный до гроба» (П. Вяземский); «коронованный Гамлет, которого всю жизнь пре­следовала тень убитого отца» (А. Герцен). Отмечали в нем и «стран­ное смешение философских поветрий века просвещения и само­властия».