Великий Гусляр
Шрифт:
— Это же ненормально! — воскликнул Лютый. — Петушок извертелся. Он сигнализирует, что от Салимы Хабибовны нам всем грозит страшная опасность.
— А, — сказал Ложкин, — понимаю. Я вчера ее видел. Очень представительная девушка. А моей супруге она не показалась.
— А почему ты к нам пришел? — спросил Удалов.
— Вы уважаемые люди, общественники. Вы должны спасти Гамалеева. Что он делает с ней в палатке?
— Дело молодое, — сказал Ложкин. — Даже если и целуются…
— Раскопки прерваны! — произнес Лютый, сгорая от ревности. —
— Ну ничего, Гамалееву тоже отдохнуть надо, — сказал Удалов.
— Он не вернется в археологию, — сказал Лютый. — Я это понимаю, петушок это понимает. Только вы не понимаете.
— А производит она такое положительное впечатление, — вздохнул Ложкин.
— Вы наивные или притворяетесь? — закричал аспирант Лютый. — Вы знаете, откуда она приехала?
— Откуда?
— Я видел ее командировочное удостоверение! Она приехала из так называемого Шамаханского музея!
Значение слов Лютого далеко не сразу дошло до Удалова и Ложкина.
Они смотрели на аспиранта выжидающе, думая, что он разъяснит, чем Шамаханский музей хуже другого.
— Шамаханский музей! Ша-ма-хан-ский! — кричал Лютый.
Во дворе открывались окна, выглядывали соседи.
— Шамаханский музей, шамаханский дворец, шамаханский шатер…
— О! — тихо и значительно произнес Ложкин. — Роковая шамаханская царица!
— Она самая. Теперь вы понимаете, что Анатолий Борисович обречен?
В другой ситуации жители дома № 16 подняли бы аспиранта на смех. Мало ли какие бывают смешные совпадения. Но после случая с ревизией и крокодилом все понимали, что факт существования эпохи легенд доказан. А если так, то сказочные явления, которые теоретически прекратились с наступлением последнего ледникового периода, на самом деле не совсем прекратились.
И это заставило всех глубоко задуматься. Начали обсуждать, что предпринять. Можно было, конечно, написать письмо директору института археологии и объяснить ему, что творится в Великом Гусляре. Но, вернее всего, очень занятой директор института не примет всерьез жалоб гуслярцев, так как относится к числу тех археологов, которые категорически не согласны с существованием эпохи легенд. Можно было написать Розе Григорьевне, маме Гамалеева, с просьбой приехать и воздействовать на Толю, можно было сигнализировать в Шамаханский музей… Последнее, правда, отмели сразу — понимали, что, если даже таковой музей и существует, никто в нем Салимы Хабибовны не видел, которая десантировала к ним из легендарного прошлого с туманными зловещими целями.
И вот в разгар споров Удалов сказал:
— Эврика!
— Чего? — спросил Ложкин.
— Все свидетели, что начальник экспедиции, — сказал Удалов, — обещал выполнить любое мое желание за то, что я разгадал тайну Золотого петушка.
— И что?
— А я пожелаю, чтобы он отдал мне… — Тут Удалов понизил голос, чтобы его супруга Ксения не услышала и не истолковала ложно его слова: — Чтобы он отдал мне шамаханскую
— Ну что ж, — сказал старик Ложкин. — Поглядим, хозяин ли он своему слову!
Наутро, когда Удалов и Ложкин в сопровождении Саши Грубина шагали к лагерю экспедиции, Ложкин выразил опасение:
— Ты только осторожнее, Корнелий. Он ведь расставаться с этой шамаханской соблазнительницей не захочет. Может быть, в отчаянии постарается тебя убить.
— Ничего, — сказан Удалов с наигранной храбростью, — в случае чего петушок за меня отомстит.
Ему было не по себе. Он уже раскаивался, что согласился идти. Но отступать было некуда. Раскопки следовало завершить — и этим исполнить долг Анатолия Борисовича перед наукой и Великим Гусляром.
Полог палатки был опущен. Возле палатки монотонно шагал — пять шагов направо, пять шагов налево — бледный, лохматый, остервеневший аспирант Лютый. На раскопе кто-то лениво копался в земле, но в целом работы затормозились.
— Они здесь? — спросил Удалов.
Лютый нервно кивнул. Из палатки донеслось: «Хи-хи-хи, ха-ха-ха». Это был голос шамаханской царицы.
Друзья Корнелия стояли за его спиной, готовые, если надо, прийти Удалову на помощь.
— Анатолий Борисович! — позвал Удалов и отступил на шаг назад.
Никто не отозвался. Из палатки доносились тихие голоса. Потом снова зазвучал нежный женский смех, от которого у всех дрожь прошла по коже.
— Гамалеев, выйди! — еще громче закричал Удалов.
Полог палатки поднялся, и оттуда выглянул рыжий археолог. Он заморгал от солнечного света и улыбнулся.
— Доброе утро! — сказал он. — Вам чего?
— Выходите, разговор есть, — сказал Удалов. — От имени общественности.
Анатолий Борисович вышел из палатки.
— Только ненадолго. Я очень занят.
— Видим, — сказал Ложкин. — Весь город видит, как вы заняты.
— Обещание давали? — спросил Удалов.
— Какое обещание?
— Выполнить любое мое желание. За петушка. — Удалов показал на золотую птичку, что по-прежнему вертелась на бревне.
— Разумеется, — сказал Анатолий Борисович, не удержавшись от смеха. — Так что же вы надумали?
— Отдавай мне шамаханскую девицу! — решительно произнес Удалов.
В этот момент полог еще раз шевельнулся, и возникла шамаханская девица во всей своей свежей красоте. На этот раз она была облачена в розовую блузку и белые брюки.
— Кого надо отдать? — спросила она, посмеиваясь.
— Вас, гражданка, — сказал Удалов тверже.
— Зачем? — Девица приподняла соболиные брови и сверкнула карими очами.
— Раскопки под угрозой, а петушок скоро сойдет с ума от опасности, которая грозит Анатолию Борисовичу. Вы только поглядите наверх.
— А что вы со мной будете делать? — спросила шамаханская девица.
— Я? С вами?
— Вот именно! — раздался сзади грозный голос Ксении, жены Удалова. — Что ты с ней делать намылился, старый распутник?