Великий Гусляр
Шрифт:
Его пригласили на беседу Минца с Белосельским как представителя общественности и третейского судью, потому что трезвое мнение Корнелия Ивановича было важно для собеседников. Даже если он его не высказывал.
— Что-то из ничего не бывает, — сказал Минц, будто был в том виноват. Хотя закон сохранения энергии и иных вещей придумали задолго до него.
— Вы думайте, профессор, думайте! — приказал Белосельский. — Люди не могут поддерживать достойное существование.
— Будем думать, — сказал профессор.
Он был серьезен. Никогда в
— Майские праздники у нас с Пасхой совпадают — людям хочется сесть за стол и на свои средства досыта наесться и напиться, — закончил беседу Белосельский. Он надеялся на Минца. Не раз профессор находил парадоксальные выходы из безвыходных положений.
Профессор Минц разбудил Удалова на следующую ночь, часа в три.
Удалов открыл на нерешительный звонок, полагая спросонья, что сын Максим пришел с очередного приключения и боится потревожить маму. Но это был Минц в пижаме. Остатки волос торчали как крылышки над ушами, очки были забыты высоко на лбу.
— Корнелий, прости, но надо поделиться, — громко прошептал Лев Христофорович.
— Неужели «эврика»? — спросил тоже шепотом Удалов. — Неужели так скоро?
— Вижу свет в конце туннеля, — сообщил Минц. — Спустись ко мне, а то на лестнице зябко.
Когда они спустились к профессору, Минц поставил перед Удаловым лафитничек с фирменной настойкой сложного лесного состава и предложил глотнуть.
— Спасибо, — сказал Удалов. — Горю желанием узнать первым.
— Вот именно! — обрадовался профессор. — Дружба для меня стоит выше прочих привязанностей. От твоей реакции на мое очередное изобретение зависит судьба страны.
— Спасибо, — потупился Удалов, потом налил себе глоток из лафитничка. Все-таки исторический момент.
— Какая была поставлена задача городскими властями? — задал Минц риторический вопрос. И сам, разумеется, ответил: — Накормить на праздники, а потом и вообще городское население при условии, что ни зарплата, ни пенсии, ни другие доходы не увеличатся. Полагаю, что любой другой ученый в мире, исключая Ньютона и Эйнштейна…
— А они померли, — вмешался Удалов.
— А они скончались, не смог бы решить такую проблему. А я ее, кажется, решил именно потому, что мыслю оригинально. Наоборот. Казалось бы, что надо сделать?
На этот раз вопрос был обращен к Удалову, и надо было отвечать.
— Надо пенсии прибавить.
— Чепуха. Денег на это нет.
— Надо… аппетиты уменьшить.
— Удалов, ты гений. Так проблему мог бы поставить лишь выдающийся ум современности.
Удалов смутился и налил из лафитничка в рюмку.
Настойка была крепка и душиста.
— А как уменьшить аппетиты?
— Таблетки от аппетита, да? — попробовал догадаться Удалов.
— А как уменьшить ткани на одеяла и простыни? На пеленки? Как разместить в автобусе пятьсот человек, когда с трудом помещается сто? Ну? Один шаг остался, Удалов! Таблетки тут
Удалов этого шага сделать не смог.
Тогда Минц взял со стола коробку из-под ботинок. В ней шуршало.
— Смотри! — приказал он.
На дне коробки лежала кошка с двумя котятами. Кошка была размером с мышку, а котята — с мышат.
— О нет! — воскликнул Удалов. — Только не это!
— Не бойся, все не так трагично, — улыбнулся Минц. — Я не намереваюсь превращать людей в мышей. Мы уменьшим нас лишь в два раза. В тебе сколько сейчас?
— Метр шестьдесят шесть.
— Будет восемьдесят сантиметров. И тогда аппетит у тебя вдвое уменьшится, и в автобус тебя вдвое влезет. А так как все остальные будут такие же, то разницы никто не заметит. Зато благосостояние возрастет вдвое!
— А стулья? — спросил Удалов.
— Подпилим ножки, — ответил профессор.
Все было не так просто, как можно подумать. Времена у нас демократические. Компартия собрала митинг протеста, хотел было приехать один депутат Думы, но в последний момент испугался уменьшиться вместе со всеми. Именно со всеми, потому что референдум дал 78 процентов голосов за минимизацию, 9 процентов были против, а остальные мнения не имели.
Внесено было одно уточнение. Его сформулировал старик Ложкин, который перед референдумом сказал:
— Детей жалко. Мы-то свое отжили, нам бы покушать, а вдруг они расти перестанут?
Минц согласился с мнением Ложкина, поддержанным всем городом: хоть ты, Минц, и обещаешь нас вернуть в обычное состояние, как только инфляция закончится, рисковать здоровьем детей детсадовского и младшего школьного возраста, которые, считай, много не съедят, народ не намерен.
Ночью над городом поднялся воздушный шар, и Грубин с Минцем опылили спящие дома, а детям перед сном дали таблетки, чтобы с ними чего не случилось.
Сделав дело, Минц, все еще в противогазе, попрощался с Грубиным за руку и сел за руль своего «Москвича». Его ждали в области на конференции по благосостоянию.
Грубин махал ему вслед, уменьшаясь на глазах.
Отъехав от города, Минц снял противогаз.
На следующий день жители Великого Гусляра проснулись уменьшенными в два раза.
На конференции доклад Минца вызвал страстные споры. Некоторые отвергали его с порога, защищая права человека, другие просили поделиться опытом и самим средством.
Так что Минцу пришлось задержаться в области на несколько дней, а затем вылететь в Москву для переговоров на высоком уровне.
И возвратился он домой только перед самыми Майскими праздниками.
С тревожным чувством подъезжал профессор к Гусляру. Он боялся, не вызвало ли его изобретение побочных эффектов, а главное — смогут ли им достойно распорядиться в центре, где сталкиваются интересы могучих ведомств.
Странная тишина встретила Минца на въезде в Великий Гусляр.