Великий Гусляр
Шрифт:
— Любопытно, — сказал профессор, — каков механизм подбора людьми собак?
Удалов, который понимал Льва Христофоровича с полуслова, возразил:
— Но, может, это собаки подбирают себе хозяев, похожих на них?
Так как разговор происходил в сентябре и окна были открыты, с первого этажа откликнулся Грубин:
— Я думаю, что собаке и хозяину надо пожить вместе, тогда они становятся на одно лицо.
Спорить с Грубиным не стали. Тем более что в подтверждение общих мыслей из-за угла вышел хулиган Корочкин, крутой качок, как называла его с придыханием Дашенька, мелкий рэкетир и
— При взгляде на собаку понимаешь суть хозяина. А вы говорили!..
Удалов ждал возражений, но не дождался. Через некоторое время Грубин сказал из открытого окна:
— Это даже неплохо.
Удалов, который прожил с Грубиным больше двадцати лет в одном доме, все понял и возразил:
— В тех случаях, когда облик соответствует содержанию, собака может многое поведать о своем хозяине. Но бывает множество исключений. Идет болонка, ведет болонку, а внутри бульдог-душитель.
Все помолчали.
На втором этаже открылось окно, и старик Ложкин позвал:
— Даша, ужинать пора.
Даша застучала каблучками, собака — коготками. И скрылись в подъезде за хлопнувшей дверью. Ложкин сказал:
— Главная беда человечества — несовпадение облика и содержания.
Значит, он весь разговор о собаках слышал.
— Я сейчас по телевизору министра слушал, не буду называть его фамилии. Он врет, улыбается, дикторшу по заднице гладит, а я знаю — врет!
— Ну уж и гладит! — засмеялся Грубин.
— Морально гладит. А она хвостиком виляет.
— Он, наверное, сам себя со стороны не видит, — сказал Удалов. — Это часто бывает с людьми. Даже удивляешься порой — ну как же ты не видишь, что ты скотина!
— А что делать? — спросил напряженно молчавший Минц, что свидетельствовало о бурной работе его мысли. — Как открыть истинное лицо? По собаке?
— Чудесная мысль! — донесся сверху голос Ложкина. — Вижу волкодава — и сразу владельца в тюрягу!
— Я же не о действиях, — возразил Минц. — Я хотел обратить ваше внимание на неточность выводов, которые можно сделать из нашего наблюдения. Не раз человечество пыталось найти способ определить наклонности и способности человека по формальным признакам. Одни искали преступников по форме черепа, другие гениев по почерку, третьи определяли характер с помощью звезд.
— Хорошо вам говорить, ученым, — откликнулся Ложкин. Сказал он так, чтобы его опровергли, потому что считал себя человеком грамотным и в свое время, пока еще перо рука держала, сочинил немало кляуз в журнал «Знание — сила». Даже печатали их порой.
Но никто Ложкина не опроверг, никто не закричал: «Ты у нас первый ученый, дедушка Николай!»
— Конечно, — сказал Удалов, — легко было
— Интересная задача, — задумчиво произнес Минц. Словно задачу эту задали ему и он готовился ее разрешить.
— А как этого добьешься? — подумал вслух Грубин, который и сам был не последним изобретателем.
— Впрыснуть! — не выдержал Ложкин. — Каждому впрыснуть средство от лжи. А то идет, видите ли, улыбается, красавчик! А сам только что тетеньку задушил.
— Не получится, — сказал Минц, подумавши. — Люди куда сложнее, чем вам кажется. Человек — это целый мир. Он может быть сейчас грабителем, а через полчаса вытащит ребенка из проруби или в горящую избу войдет.
— Но все равно, — подзуживал соседа Удалов, который подумал, как будет славно, если он придет домой, а у Ксении все на лице написано и не надо гадать. Успеешь принять меры против семейного конфликта. — Эта задача по плечу только гению.
— Если вы имеете в виду меня, то я не претендую на уникальность, — скромно возразил Лев Христофорович. — Я всегда с благодарностью вспоминаю своих учителей — Ньютона и Эйнштейна.
— Их с нами нет, — сказал Грубин.
— В самом деле? — рассеянно спросил Минц и, неожиданно поднявшись, быстрыми шагами пошел в подъезд, к себе. Думать. Творить. Пробовать. На горе или на счастье человечества.
Дня три Минца никто не видел. Соседи, зная о том, какие научные «запои» бывают у профессора, ставили у двери молоко, хлеб и пепси-колу. Минц инстинктивно отворял дверь и брал приношения. Не замечая этого.
На четвертый день веселый Минц с утра включил оживленную музыку Гайдна, отворил окно, потопал немного, изображая зарядку, выпил принесенное Ксенией молоко, а потом отправился к Удалову. Корнелий только что вышел из ванной, побритый и добрый.
— Корнелий, кажется, я решил проблему, — сказал Минц.
— Истинной рожи? — догадался Удалов.
— Или истинного лица.
— Вы проходите, проходите. Ксюша, принесешь каши Льву Христофоровичу?
— Несу! — откликнулась Ксения. — Вам с молочком или с вареньем?
— С медом, — ответил профессор и продолжал, обращаясь к Удалову: — Мы с вами пошли по неправильному пути. По пути, лишенному парадоксов. Мы хотим увидеть истинное лицо человека. Но зачем?
— Чтобы он стал лучше, — без запинки ответил Удалов. — Или чтобы задержать его и сдать в милицию.
— Именно твой первый ответ, Корнелий, меня порадовал. А второй огорчил. Мы хотим увидеть истинное лицо человека, чтобы уменьшить на планете число преступлений и злых дел, изжить несправедливость и жестокость. А для этого надо, чтобы человек увидел самого себя!
— Не понимаю, — сказал Удалов.
Минц не спеша поскреб ложкой по тарелке, собрал с каши мед и сунул в рот.
— А когда человек увидит собственное лицо таким, каков есть его внутренний облик, он ужаснется и скажет: что я наделал! Каждый из нас живет с самим собой, и воспитание человечества я переношу на индивидуальный уровень.