Великий князь

Сбитнев Юрий

Покатились под уклон последние погожие осенние деньки в забавах да играх к той незримой черте, где кончалась, навсегда истаивала самая богатая пора человеческой жизни – детство. И даже Венец, перешагнувший этот невидимый рубеж, умудренный немалым знанием и благословленный в таланте своем, шагнул вспять на жизненном пути, ступив внове в детскую пору. Как на крыльях носило его в тех весёлых беззаботных играх. Поставленный по общему согласию в вожаки, Игорь верховодил, а он, думный его воевода, находил все новые и новые потехи и развлечения.

Слушая с утра до вечера неумолчный ор, слезы да хохот,

Верхуслава благодарила Бога, что вернул он в семью крестника. Слава Богу, теперь и сын задомоседит и не будет больше страхов и ожиданий.

Не тут-то было. В самую осеннюю распутицу, не дождав и ледостава, когда прямее и надежнее станут пути, снова ушёл из дому Игорь. Слава Господу, не один, вместе с Венцом. Ушли на север, к Карачеву, где, по верным слухам, в глухих лесных урочищах ютились малые обители лучших по Руси книгознатцев, зимовали там и калики перехожие⁸⁶, певцы да бояны…

С легким сердцем отпускала сына княгиня, поскольку, кроме Венца, шёл в этот поход и сам Пётр Ильинич, замечтав сразу и вдруг посетить свою отчину. В непроходимых девственных лесах затерялось то первое в Вятичах русское селище в низовьях Нерети-реки⁸⁷, при впадении в реку Оку, нынче град Неренск, родина Петра Ильинича. И хотя от карачевских дубрав был туда немалый путь, пойти на Оку охотно согласился Игорь. А Венец зарадовался всей душой. Всего лишь неполный день пути от окского Неренска до его родного лопасненского Талежа, любимой вотчины Олега Святославича.

Когда всё было готово к походу и оставалось только помолиться да попрощаться, в полку прибыло. Святослав, уговоренный матерью остаться на уделе, собрался в одночасье, объявив всем, что идёт в поход. И слово оказалось твердым. Никто не смог поколебать решения. Осталась Верхуслава в Курске одна.

5.

О возвращении Ольговой княгини с чадами на Русь Мономаху стало известно в тот же час. Однако Всеволоду о том не сказал. Ждал, когда Ольгович сам заговорит об этом. Но Всеволод молчал. То ли и впрямь не знал о возвращении матери и братьев, то ли для чего-то делал вид, что не знает.

Мономах держал его у себя, занимая необходимым подельем, а то и посылал надолго со словом то в Новгород Великий, то в Суздаль, в Смоленск, в Южный Владимир, то в Переяславль… И всегда вовремя исполнял даденное ему порученье Ольгович, в пору возвращаясь к Киеву.

И снова ждал Мономах слова от него о Курском уделе, о возвращении матери и братьев. Так и не дождался. Уже когда занедужила осень, когда раскисли пути и дороги, а реки взбухли худою чёрной водой, сказал Мономах Всеволоду:

– С первым зазимком, как реки встанут, иди в Курск. Иль не знаешь – мать и братья твои пришли на Русь?

– Знаю, – послушно опустил голову.

– Иль не хотца видеть их?

– Хотца…

– Ну, так что?!

– Как повелишь. Под твоею рукою я.

– Велю, – сказал, не зная еще, радоваться либо скорбеть такому послушанию. И всё-таки сказал:

– Рад такому слову твоему. Только ить это родова твоя, ближе и нету.

– Ты мне – родова, самая близкая.

И вот чудо так чудо – без лести прозвучало

это признание в устах Ольговича.

Мономах поверил, сказал ласково:

– Кланяйся матери от меня, поздравствуй от меня братьев. И скажи, чтобы засылали сватов к нам. Отдаю за тебя внуку свою – Марию.

Всеволод потянулся лицом к руке княжеской, встал на колени.

– Благослови, отец.

– Благословляю, сыне. – Перекрестил, дал руку и, поднимая по-доброму с колен, забокотал⁸⁸ по-родственному: – Тамо, в Курске-то, не сиди долго. Тута мне нужен. К Давыду будь, скажи ему про сватов к нам. Пусть знает. А сейчас пойди к Мстиславу, к Белгороду, со словом моим.

И сел к столу писать грамотку к сыну.

Ликовал душою Всеволод, но виду не показывал, стоял рядом, ждал указа.

А седмицу спустя, первыми морозными заставами прямил Ольгович путь к Чернигову. Дядя Давыд долго не задержал. Был приветлив, добр. Угодливы были и сыны его – Владимир с Изяславом, не позволяли себе чиниться перед ним.

Князь Давыд без обиды уразумел – высоко взлетит с руки Мономашьей сокол. Неспроста удумал великий породнить с собою Ольговича.

А когда прощались, польстил племяннику утайно:

– После себя тебе Чернигов оставлю. Не обидь только Изяслава со Володимиром, чад моих… – замял сказанное долгим поцелуем. Не понять, было ли то, либо послышалось. Но Всеволод в подтверждение, что слышал утайно произнесенное, сказал открыто:

– Спасибо, дядя, вовек не забуду доброту твою! Вовек не обижу Володимира с Изяславом.

Но дядя будто и не услышал громкий ответ:

– Ступай с Богом, кланяйся княгине и братьям своим.

С тем и расстались.

Курск встречал Всеволода, как и подобает встречать старшего в роде, под колокольный благовест, с хлебом и солью, за главными вратами града. Весь люд высыпал на стогны, заполнил окольный город, вытолокся на болонь обаполы Черниговского тракта. Клир православный – с иконами и хоругвями. В заглавии – случившийся тут, в Курске, митрополит Черниговский Феоктист, бояре, тиуны⁸⁹, тысяцкие, первейшие воины вышли навстречу, жёны их и домочадцы. В один взор охватил Всеволод встречающих, не найдя среди них ни матери, ни братьев. И это уязвило, поскольку их-то и хотелось видеть прежде. Опечалилось сердце, но не дал печали воли. Улыбался, кланялся народу, крестился истово. Всем видом радый, сошёл с коня, принял благословление митрополита, поцеловал троекратно житный каравай, и только когда обнимался с посадником, с нескрываемой тревогой спросил в полушёпот:

– Где мать? Братья где? Почему не встречают?

– Братья в походе в Вятичах. Княгиня сошла к сельцу своему. Ждала, звала тебя, дак не отзывался ты на зов её, – скороговоркой пояснил посадник, укорив в последнем князя. А он и ещё спросил:

– Мать-то в селе одна? Где Итларевич? – к названому брату был Всеволод холоден. Тайно осуждал отца за усыновление дивьего княжича, не хотел родства с ним. Знал и помнил, что все беды их семьи начались с того, что отказал отец великому князю Святополку выдать мальчика на поругание. Потому и спросил с неприязнью: «Где Итларевич?» – Посадник ответил: