Великий князь

Сбитнев Юрий

Но такая она, Русь – зла не помнит, но и правды не забывает.

Первые воспоминания Игоря после похорон отца, на которые нежданно съехалось и сошлось со всех концов Руси множество народа, все без остатка связаны с церковными службами, с монастырским и храмовым чином. Мать не пропускала ни одной службы, забирала сынов с собою.

Меньшому, Святославу, не хватало сил выстоять молебен и, случалось, засыпал на руках всё того же верного отцовского друга, боярина Петра Ильинича, но Игорь в церковном чине был стоек…

Люди расходились с площади, улыбаясь и крестясь. Колокола ближней божницы ударили,

призывая православных к поздней обедне. Никто и внимания не обращал на невеликого росточком, о длинных волосах до плеч, под не то шапкой, не то мнишей¹² скуфейкой¹³, в пыльной то ли ряске, то ли в дорожном корзне¹⁴, вовсе неприметного отрока неведомого рода и звания.

Игорь подошёл к певцу, как под благословение.

– Мир тебе, бояне!

– Храни и тебя Господь! – откликнулся певец, убирая в суму лёгкие долблёные гусельки.

Игорь подивился тому, что люди, так по-доброму слушавшие слово, так искренне откликавшиеся и принимавшие его в душу, безблагодарно и как-то поспешно покинули певца.

– Чем живёшь, старче? – спросил Игорь, имея в виду слушателей, не предложивших старику и малой платы за труд.

– Князьям пою, – сказал старик, внимательно, но без боязни вглядываясь в лицо Игоря: что за человек и по какому случаю речь ведёт? – Я людям задарма пою. Они знают. А князьям – платою, – и, как бы предупреждая вопрос, хорошо ли платят, подытожил: – Моё слово дорого!

– А князьям-то речёшь слово то же, что и людям ныне пел? – спросил Игорь, заметно волнуясь.

Певец вподозрь глянул из-под сведённых бровей:

– Розному птичью – манок розный…

– Возьми, – сказал Игорь, протягивая старику полную пясть серебра.

Тот впристаль оглядел его и округ, усмотрел доброго коня, стоящего у привязей на краю площади, другого – поводного, с лёгкой поклажей на грузовом седле и, принимая плату, без тени страха спросил:

– Князь, что ли?..

– Ольгович я, Игорь.

3.

Постеги¹⁵ брата Всеволода на черниговском княжьем дворе Давыда Святославича чинились без особого праздничного шума. Из степей к тому дню, неведомо как и узнали, явились дивии половцы¹⁶ – князья, родные братья матери – уи¹⁷ Оселук с Осташем. А было это годом после смерти отца.

Дядя Давыд только-только вывел семью умершего брата из Курска, обещая заботу и защиту. Большие бояре Олега Святославича советовали княгине самой оставаться на уделе, обещали блюсти Курскую землю; дружина склонялась к тому же. Да и Всеволод, старший из сынов, показывал княжью сметку. И вот-вот должен был быть посвящён в князья, тогда и удел переходил к нему по закону.

– Не езди к Давыду, не оставляй княжения Курского. Мы по чину и постеги Всеволоду урядим.

Уже не просто советовали, но требовали Олеговы люди. Но наехал из Тьмуторокани меньшой брат отца – Ярослав Святославич, требуя по старшинству себе удел.

Не крутой

была та напасть на осиротевшую семью, сами бы куряне, своею силою урядились бы с не шибко боевитым Ярославом, сумели бы отстоять отчину за Ольговичом, но набежал стремительно Давыд. Выгнал Ярослава, учинив быстрый разгром. И укорив дружину курскую, что не защитили княжичей с княгиней, с наскока и семью Олегову увёз в Чернигов. Объявил:

– Я обещался брату своему блюсти семью его и Курское княжение…

Был Олег много моложе Давыда, смерти своей не предвидел, умерев внезапно, в расцвете лет – Давыду поверили, что был такой наказ от усопшего.

Если бы не Оселук с Осташем, и вовсе сирыми получились бы Всеволодовы постеги. Усовестили братья черниговского князя, что поскупился на пир сыновцу¹⁸, тряхнули перед ним своей казной. Скоро созвали гостей, и праздник, какой-никакой, получился.

Ожидали, что Давыд после этого введёт по праву Всеволода Ольговича в Курское княжение. Однако о том умолчал Давыд, забрав Всеволода к себе на княжий двор в опеку.

Все это хорошо помнил и понимал Игорь. Раннее взросление его с того самого мгновения, когда закричал на похоронах: «Пошто убили тату!» – вроде бы никто вокруг не замечал. Но сам мальчик с той поры воспринимал мир осмысленно, с недетской прозорливостью и умением по-своему рассудить происходящее в семье. Был Игорь ловок в играх, изворотлив и силён в ссорах, умея противостоять сразу нескольким мальчишкам, задравшимся на него, невзирая на старшинство их, бился на равных, но и доставалось ему больше других. Особенно неукоротен был, когда задевали честь отца, хуля и злословя память о нём. И поскольку в княжьей молоди съезжавшихся к столу дяди Давыда розных и нужных ему влиятельных особ были те, что считали себя вправе облыжно поминать Олега Святославича, битвы такие возникали непрестанно.

И дяде ничего не оставалось, как удалить младших Ольговичей прочь со своего двора.

Меньшему, Святославу, показалось такое обидным, но Игорь считал это своей победой. Жизнь в зачужье была для мальчика горькой, хотя и любил он Чернигов странной, притягательной любовью, совсем так же, как любил этот город Олег Святославич.

Однако настоящим праздником жизни стал отъезд в Степь, на родину матушки.

4.

Веками жила Русь единобожием, медленно и неуклонно близясь к христианству.

Древний Бог – Трой, почитаемый всеми людьми без остатку, носил на себе святую печать троичности в Едином Сущем; а более поздний – Даждьбог, как Единое личностное, вездесущее, дающее жизнь подлунному и звёздному миру, а совсем близкий, исповедуемый землепашенной и пастушьей Русью – Див, и вовсе без каких-либо сопротивлений в сердцах людских воплотился в Единого Бога, Отца Вседержителя.

Вот почему с первых младенческих лет Руси на необъятных её просторах, среди языческих капищ¹⁹, идолов и святых дерев прорастали и тянулись в небо тесовые завершия христианских храмов. Вот почему так доверительно и легко приняла в себя Христову веру Великая Ольга, утвердившая на горах киевских не Перуна, но Святую Софию – Мудрость.