Великий мертвый
Шрифт:
— Я что-то не расслышал, святой отец… — прищурился Сандоваль. — Ты сказал, что Кортес — изменник? Или мне показалось?
— Да, сказал, — гордо выпрямился падре Гевара.
Сандоваль мгновенно посерьезнел.
— Я комендант этого города, и лишь из уважения к вашему сану, святой отец, я не назначу вам бастонаду — двести палок по спине.
— За что? — опешил Гевара.
— За оскорбление генерал-капитана и старшего судьи Новой Кастилии — вот за что, — процедил Сандоваль.
Священник побагровел.
—
— Я не хочу ничего слышать, — решительно мотнул головой Сандоваль. — Если у вас есть какие-то бумаги, зачитайте их лично Кортесу, а не в моем городе…
Падре Гевара усмехнулся. Он уже одерживал верх.
— Читайте Вергара, читайте, — поощрительно кивнул он нотариусу.
— Так! — вызверился Сандоваль. — Я вижу, здесь еще кто-то сотню палок заработать хочет!
Нотариус поежился, и тогда священник взбеленился.
— Что ты слушаешь изменника! — рявкнул он. — Читай, как велено! Каждое слово!
Сандоваль развернулся, крикнул несколько слов на индейском, и комната — вся — мигом заполнилась крепкими полуголыми аборигенами, а парламентеров начали вязать.
— Отпустите меня!
— Я требую соблюдения закона!
— Ты за это поплатишься!
Сандоваль дождался, когда свяжут всех, и кивнул главному носильщику:
— Доставить в столицу.
Кортесу доложили о доставке парламентеров загодя, и он встретил их в полутора легуа от столицы.
— Вот тупой народ! — орал он на тотонаков. — Как вы могли так обращаться с моими гостями?!
Тотонаки старательно улыбались и быстро развязывали «гостей».
— Как вы, святой отец? — склонился Кортес над падре Геварой.
— Ы-ы… — выдохнул тот. — Четверо суток… на чужой спине… все затекло…
— Неужто и ночью несли? — возмутился Кортес.
Молча трясущие затекшими конечностями гости закивали, — ни на что другое их просто не хватало. А потом донельзя раздосадованный такой непонятливостью диких злобных индейцев Кортес на лучших лошадях, по лучшей дороге привез опешивших посланцев Нарваэса в свою столицу и одарил столь щедро, что у изумленных парламентеров долго не поворачивался язык зачитать то, что они привезли с собой. Но даже когда им пришлось это сделать, Кортес проявил себя с самой достойной стороны.
— Я выслушал вас, сеньоры, и надеюсь, что недоразумение вскоре иссякнет. А теперь позвольте мне предъявить свои доводы — не на бумаге, на деле.
Он провел гостей в хранилище за часовней и распахнул дверь.
— Я знаю, что Веласкес мне не слишком доверяет, но вот она — его доля.
Потрясенные парламентеры дружно открыли рты. Столько золота в одних руках они и представить не
— Подтверди, Педро, — повернулся Кортес к часовому.
— Да, третий и четвертый штабели — доля губернатора Веласкеса, — нехотя подтвердил часовой. — Это все знают. За армаду…
Парламентеры потрясенно заморгали. Честность Кортеса оказалась просто фантастической!
— А вон там королевская пятина, — уважительно показал Кортес в сторону крайнего штабеля клейменных слитков. — Мы ее сразу отложили…
Парламентеры понемногу приходили в себя и теперь уже криво улыбались, — им бы хоть тысячную часть этой кучи…
Но Кортес и тут оказался молодцом.
— А это вам… и вам… и вам, — начал совать он слитки дорогим гостям. — Берите, берите… это из моей доли, не из королевской… имею полное право.
Послы зарделись и, млея от нахлынувших чувств, трясущимися руками приняли все, что дают: стать богачами вот так, за один счастливый миг не думал никто.
Паж Кортеса Ортегилья следил за каждым шагом Тлатоани, и Мотекусома передавал записку племянникам бесчестно, тайно.
«Пироги кастиланские, — было сказано в записке, — но Кортес прибывших людей боится. Думаю, будет война между кастиланами. Случай удобный. Знаю, как вам непросто, — Какама-цин до сих пор сидит в закрытой комнате под охраной. Но если Колтес погибнет, его жену высокородную Малиналли, а значит, и наследственную власть моего старшего брата, возьмет кто-то из вас. Будьте осторожны. Никакой помощи ни тем, ни другим. Пусть кастилане убивают друг друга сами».
Парламентеры этого не знали, но первые три письма Кортес отправил Нарваэсу почти сразу, и первым корреспондентом стал совет капитанов.
«Панфило, — писали капитаны. — Мы понимаем чувства Веласкеса, однако ему с Кубы не видно ничего. Да, индейцы замирены, но ситуация весьма неустойчива. Зная тебя, как человека разумного, просим: никаких порочащих имя кастильцов слов и дел. Поговори с Кортесом сам — лучше, тайно и ни в коем случае не дай индейцам повода решить, что между вами есть разногласия. Иначе взорвется все».
Поучаствовали в этом важном деле и солдаты.
«Высокочтимый сеньор Нарваэс, — писали избранные войсковой сходкой грамотеи, — не смеем вам указывать, даже если бы не понимали, какая за вами сила. Разбирайтесь с сеньором Кортесом сами. Однако хотим заявить, что наша доля добычи, как бы мала она ни была, принадлежит лишь нам, потому что взята в боях и лишениях, и многие наши товарищи мученически пали в борьбе с нечестивыми во имя Его Величества Императора и Сеньоры Нашей Марии, а потому золото это наше, а не ваше, и мы его не отдадим. Если захотите взять силой, правда и закон будут не на вашей стороне, а тем более Сеньор Наш Бог и Его Величество Дон Карлос V».