Великий мертвый
Шрифт:
Остальные капитаны, понимая правоту обоих, молчали. А на следующий день Кортес вновь пытался пробиться — хотя бы в одном направлении. Он менял тактику, делал обманные маневры, а к ночи даже выслал отряд, чтобы поджечь окружающие дворец и служащие укрытием врагу дома. Но каждая его атака оборачивалась только потерями и новыми головами кастильцев, немедленно выставляемыми на копьях вкруг дворца.
Нет, пока бои шли в непосредственной близости от дворца, перевес был на стороне кастильцев, но, стоило схватке переместиться за угол первого же дома, и поддержка артиллерия становилась
— Надо сухопутные шхуны сделать.
— Как это? — не понял Кортес.
— На колесах и без дна, — пояснил плотник и развернул скатанный в трубочку чертеж.
Кортес наклонился над перепачканным сажей рисунком и напряженно прикусил губу. Он видел поставленную на колеса маленькую бревенчатую крепость с широкими отверстиями для орудий и несколькими десятками узких — для арбалетов и аркебуз.
— А как такую передвигать?
— Ногами, — пожал плечами плотник и развернул второй чертеж — в разрезе. — Вот рукоятки, на них солдаты будут налегать руками и грудью. Вот помосты для второго этажа стрелков. Сверху — крыша… Тяжеловата, конечно, будет эта крепость, но дороги здесь ровные — должна покатиться, как по маслу.
Кортес сосредоточенно сдвинул брови: это был шанс, и следующие два дня все свободные от обороны руки были заняты на разборке крыш дворца. Одни снимали бревна и доски, другие вытесывали нужные формы и сверлили отверстия, а третьи под руководством обоих плотников собирали сухопутную шхуну, скрепляя доски при помощи деревянных шпунтов. А на вторые сутки, когда все четыре шхуны-крепости поставили на колеса — каждую на полдюжины — и опробовали, как они идут, Кортес восхищенно охнул. Они и впрямь двигались прекрасно — пусть и с отчаянным скрипом.
— Колеса мы салом индейцев смажем, — пообещали плотники. — Здесь этого добра навалом. Главное, чтобы она орудия выдержала.
А потом настала очередь капитанов.
— Здесь тактика нужна другая, — мгновенно оценил новшество Сандоваль. — Это все-таки дерево, и без поддержки пехоты шхуну можно поджечь.
— Зато при случае, есть за что солдату укрыться, — то ли возразил, то ли поддержал его Ордас.
— А главное, артиллеристы стрелам недоступны, — восхищенно зацокал языком главный канонир Меса. — Впервые такое вижу!
Капитаны удовлетворенно переглянулись, и Альварадо подытожил — за всех:
— Наконец-то вырвемся отсюда…
— Нет, Альварадо, — широко улыбнулся Кортес. — Вот теперь-то нам как раз и не надо сбегать. Теперь мы будем только атаковать — до полного замирения.
Капитаны оторопели.
— Да-да, — закивал Кортес и расстелил план-карту города. — Смотрите, как все просто: завтра мы берем главный объект страны, и мятеж заканчивается!
Капитаны обмерли и тут же принялись кричать, что это — самоубийство, но Кортес не собирался уступать. Он слишком хорошо понимал: уйди они из города, и назад уже не войти, а значит, его ждут кандалы, Куба и виселица. И на следующее утро все четыре махины — одна за другой — вышли из ворот.
Когда Куит-Лауак увидел выплывающие из ворот одна за другой четыре
— Что это?! — закричали они. — Куит-Лауак! Смотри!
Куит-Лауак потрясенно молчал; он и сам уже видел, сколь велики потери.
— Они из дерева, — наконец-то собравшись, констатировал он. — Значит, их можно поджечь.
Вожди содрогнулись и, преодолевая страх и недоумение, послали выполнять приказ несколько десятков лучших воинов с факелами. И вот тогда из ворот, вслед за огромными самодвижущимися, плюющимися огнем пирогами выскочили всадники на Громовых Тапирах, и порубленные факельщики, обливаясь кровью, попадали на мостовую.
— Копьеносцы, вперед! — скомандовал Куит-Лауак.
Вожди мигом передали команду дальше, и лучшие копьеносцы выскочили из укрытий с длинными, специально против конницы изготовленными копьями и почти сразу же начали падать, сраженные засевшими в деревянной пироге арбалетчиками. И вот тогда из ворот вслед за пирогами пошли еще и тлашкальцы — сотня за сотней!
— Их не удержать… — как один, признали превосходство сухопутных пирог вожди.
— Пусть дойдут до первого моста, — стиснув челюсти, процедил Куит-Лауак и вдруг зло рассмеялся. — Посмотрим… не вырастут ли у них крылья!
Но прошло совсем немного времени, и стало ясно, что пироги движутся вовсе не из города, а к храму Уициолопочтли и Тлалока.
— Они снова собираются надругаться над нашими богами! — наперебой заголосили вожди. — Что делать, Куит-Лауак?! Как их остановить?!
— Всех на защиту храма! — отрывисто скомандовал Куит-Лауак. — Они не смогут затащить такую тяжесть по ступенькам.
Было очевидно, что по ступенькам храма шхуны-крепости не затащить, а потому, едва кастильцы, — потеряв сорок человек, — докатились до цели атаки, наступила очередь тлашкальцев. Ненавидящие мешикских богов более всего на свете воины Тлашкалы облепили ступени и двинулись вверх столь неудержимо, что даже Кортес едва за ними поспевал. А потом схватка переместилась на верхнюю площадку, и атака захлебнулась, — собравшиеся возле двух главных идолов Союза знатные мешиканцы обороняли их совершенно остервенело. И лишь когда Кортес потерял еще 16 кастильцев и не мерянное количество тлашкальцев, ему удалось прорваться наверх и с помощью капитанов и солдат сбросить богов с постаментов — прямо вниз по ступенькам.
Раненый в руку, окровавленный, потный, он торжествующе оглядел только что покоренный им город, и окаменел: город и не думал сдаваться! А там, внизу его шхуны-крепости уже были облеплены сотнями врагов с факелами и топорами. Не обращая ровно никакого внимания ни на поверженных богов, ни на потери, воины рубили и кололи ненавистных деревянных врагов и, рискуя взлететь на воздух вместе с остатками пороха, десятками запихивали факела во все мыслимые отверстия.
— Назад! — хрипло скомандовал он, с ужасом представляя, что их сейчас ждет. — Всем назад! Отходим!