Великий обман. Выдуманная история Европы
Шрифт:
Только в середине XIX века немецкий историк (и, кстати, выдающийся арабист) отважился разогнать туман, окружавший фигуру загадочной монахини. Иосиф Ашбах объяснил коллегам истинную связь между Конрадом Цельтисом и Розвитой. Само название его книги звучит как любовный роман: «Розвита и Конрад Цельтис». Цельтис – отец истории, Розвита – плод его вымысла. Скорее всего (как он намекает в предисловии к изданию стихов Розвиты), Цельтис «произвел на свет» первую немецкую поэтессу, чтобы с помощью исторического примера помочь Нюрнбергской монахине Харите (своей возлюбленной) и всем женщинам того времени освободиться от пут строгой морали христианского общества, подавлявшего женственность. Фальшивка, таким образом, получала достойное идейное оправдание, поэтому коллеги ученого гуманиста, среди которых был и Пиркхаймер, отец Хариты,
16
Более правдоподобным является предположение о том, что творческий зуд немецких гуманистов под влиянием их итальянских собратьев, уже выдумавших огромное количество «античных» авторов, был обращен на создание виртуального прошлого и в Германии. Хорошая творческая зависть, дух эпохи и мода на древних авторов привели к появлению первой немецкой «Кузьмины Прутковой».
Сейчас неясно, принимала ли участие в мистификации сама Харита, писавшая Цельтису об уважении и сестринской любви к нему. Во всяком случае, после первых ее гениальных текстов на латыни церковный клир запретил ей продолжение писательства. Возможно, ее перу принадлежит «Откровение Иоанна». Все прочие творения Розвиты, скорее всего, суть плоды мужских фантазий, в первую очередь самого Цельтиса, – который под своим именем публиковал непристойные стихи, – Полликия или еще кого-нибудь из сообщества «рейнских братьев», идейным вдохновителем которых и был Цельтис [17] .
17
В книге Alfred Tamerl, Hrosvith von Gandersgeim. Eine Entmystifi –zierung. Mantis, 1999 автор, продолжая начатый Ашбахом анализ, приходит к выводу, что большинство произведений «Розвиты» написаны женщиной и приписывает всю мистификацию перу Хариты (она же Каритас и Барбара) Пиркхаймер, отводя Цельтесу и другим лишь роль помощников и рекламных агентов.
Разоблачитель Ашбах, исходя только из содержания ее произведений, распознал, что Розвита фон Гандерсхайм есть продукт сотворчества гуманистов XVI века, и четко обосновал это на 50 с лишним страницах. Тем не менее с целью укоренить фальсификацию в истории «целый ряд образованных людей того времени сомкнулся в фалангу, дабы своим авторитетом защитить юную монахиню от возможного разоблачения». Тогда Ашбах обратил свое внимание на рукопись, хранящуюся в Мюнхене, и обнаружил в ней множество несуразностей. Ашбах с горечью констатировал, что Цельтис, не питавший, видимо, уважения к старине, собственноручно делал в тексте ценнейшей древней рукописи, хранящейся как сокровище в Мюнхене, исправления и дописывал целые абзацы. Ни о каком уважении со стороны Цельтеса к аутентичной рукописи X века не могло быть и речи. К сожалению, внешний вид рукописи и текста не может служить достаточным основанием для определения подлинности, как Ашбах подчеркивает. Нужно учитывать, что фальсификаторы прилагали немало усилий, чтобы поддельное выглядело настоящим. Способы письма и материалы X века (пергамент, чернила и т.д.) нам неизвестны, и рукопись, служащая образцом аутентичности, вполне может оказаться подделкой. Как, впрочем, и те еще не исследованные рукописи, которые мы собираемся сравнить с образцом.
«Только внутренний анализ текста поможет отличить зерна от плевел, – пишет Ашбах в предисловии. – То есть, мало объявить подделкой саму рукопись, нужно, внимательно присмотревшись к содержанию написанного, определить, есть ли в нем анахронизмы, противоречия и несоответствия духу времени. Не внешний вид, но внутреннее содержание, языковые формы, лексика и грамматика, – вот что в первую очередь подлежит критическому рассмотрению. Все остальное приложится самим собой, если выдаваемая за подлинник рукопись будет рассмотрена в плане этих новых аспектов».
Изучив деятельность и взаимосвязи гуманистов того времени (их переписка напечатана в приложении ко второму изданию критического анализа творчества Розвиты в качестве улики), Ашбах доказал, что идея «воплощения» Розвиты родилась у Цельтиса около 1492 года, когда он начал собирать
Не желая утруждать читателя полным перечнем убедительных доказательств подделки, которые Ашбах с поразительной тонкостью проанализировал в своем труде, я остановлюсь лишь на одном: если бы пьесы Розвиты были подлинными, «то развитие драматического искусства в Германии началось бы на полтысячелетия раньше». Кстати, один из литературных критиков XIX века, Вакернагель, авторитетно замечает в 1848 году, что творчество Розвиты никак не повлияло на ход развития немецкой или латинской средневековой литературы.
Ашбах находит, откуда заимствовано содержание комедии «Авраам»: из книги «Сказания предков», выпущенной в 1478 году на латыни в Нюрнберге и изданной в немецком переводе в Аугсбурге в 1488 году. Автором книги был Розвайд (вот вам и разгадка имени поэтессы).
Легенда о Пелагии, поведанная якобы Розвите кордовским христианином-очевидцем, полна вопиющих нелепиц: так, мусульмане в ней молятся золотой статуе и т. д. Впрочем, достаточно упомянуть явное несоответствие духу времени содержащихся в легенде гомосексуальных мотивов. Ашбах нашел и испанский оригинал этой истории, который в более позднее время использовал священник Флорес в своем собрании легенд о святых (Espana sagrada).
Источник еще одной легенды – сказание о докторе Фаусте, типичный продукт Ренессанса.
Образцами стиля и латинского языка Розвите служат Овидий, Теренций и Плавт – авторы, абсолютно неизвестные в Центральной Европе X века. Стихотворная форма и техника рифмовки также являются анахронизмом, не говоря уже о том, что блестящее знание древнегреческого языка немыслимо для монахини того времени.
Ашбах не устает повторять базисную мысль о том, что только лишь исследование и анализ самого текста, его характерных черт и особенностей поможет отличить подлинник от фальшивки (с. 75). Ни манера написания, ни материал, ни авторитетные мнения специалистов не способны превратить подделку в оригинал. Никакие утверждения экспертов, убежденных в истинности документа и всей силой своего авторитета отстаивающие эту позицию, не могут превратить подделку в оригинальный документ.
Однако, как Ашбах и предсказывал, предрассудки и извечная человеческая боязнь нового одержали верх над истиной. Исследователь умер, и труды его забыли. О нем нет сведений в литературных энциклопедиях, и ученые мужи отложили его книгу за ненадобностью.
Хочу заметить, что Ашбах вовсе не был дилетантом или научным аутсайдером, – напротив, в 1870 году (через два года после выхода второго издания его разоблачительной книги) уважаемый венский профессор был возведен в рыцарское звание. Его научные взгляды были в высшем смысле передовыми, а система доказательств отличалась безупречной логикой. И все-таки ученые коллеги оказались не готовы к восприятию его идей.
Я хотел бы привести еще одну цитату. По поводу стихов, прославляющих императора Оттона I, как и о прочих «исторических источниках», Ашбах пишет: «По характеру и стилю создание всех трех стихотворений можно отнести только к эпохе начала расцвета гуманизма в Германии: у них один и тот же характерный стиль, они многословны, и в них мало фактов. Так, хотя образцы для заимствования и подражания искусно скрываются, очевидно, что Панегирик заимствован у Видукинда, Гюнтер Лигурийский – у Отто фон Фрайзингена, а эпос о Саксонской войне – у Ламберта фон Херсфельда. Таким образом, знатоки и ученые мужи оказались введены в заблуждение».
К сожалению, Ашбах подверг обстоятельному критическому анализу только одну фальшивку эпохи Возрождения. Продолжи он свои изыскания, следующим в ряд разоблаченных авторов встали бы те же Видукинд Корвейский (заимствовавший стиль у Саллюстия), Отто фон Фрайзинген (в 14 лет – послушник, в 18 – аббат, а в 23 – епископ) и Ламберт фон Херсфельд (которого Ашбах в примечании только предположительно относит к фальсификации). Все три вышеназванных автора имеют перед «Розвитой» одно несомненное преимущество: к моменту «рождения» первой немецкой поэтессы они уже были вымышлены и повсеместно признаны. И то, что «Розвита», осторожно вводя в обиход новые сведения, никак не противоречила их «древним писаниям», явилось в свое время лишним доказательством их (и ее!) «подлинности».