Великий поход

Белов Александр Константинович

Среди идущих оказались васу, несколько ангирасов и даже адитьи. Не говоря уже о марутах, которые чувствовали себя сейчас хозяевами Амаравати.

Индра первым ощутил напряжённую одухотворённость шествия и осторожно посмотрел на попутчиков. Его взгляд был тут же понят как призыв к послаблению эпической значимости происходящего. Кутса облегчённо улыбнулся и снова заговорил про коней.

Когда на двор Ашоки втолпилось множество необъяснимо разного, но уверенного в себе народа, старый воин, поднимаясь с лежанки, подумал, что Индра верен себе.

Все ожидали

какого-то логического продолжения спектакля. Индра это понимал. Отпустить сейчас людей значило потерять их. Всё нужно было делать на одном дыхании, и потому рассказ Индры приковал внимание собравшихся не меньшим интересом, чем бой в поле. Впрочем, бой продолжался. Он перетёк в другое русло.

– Мы не станем пятиться! – яростно начал Индра, ещё не зная, о чём говорить. – Мы не станем пятиться потому, что, отступая хоть на шаг, отдаём противнику пространство своей воли, духа, достоинства, жизненной меры. Это и есть нравственное превосходство. Плотность нашего духа не позволяет сжимать это жизненное пространство. Примиряться с ролью чьей-то дичи. Понимаете?

Люди пока не понимали смысла этих слов, но дружно приветствовали высказывания Индры. Он продолжал, заряжаясь от собственных мыслей:

– Как бы ни было высоко искусство защиты, оно всегда ущемлено беспечностью или ротозейством. Ибо иметь противника, видеть противника и допустить нападение – непростительно для арийца. Знаете, в чём беда ваших вождей?

Люди напряглись в тревожном ожидании ответа.

– Они не могут дать вам достойного врага. Потому что за существом этой проблемы стоит только их собственный разлад с действительностью. Несовершенство, которое они пытаются скрыть от вас. Но чем больше они его скрывают, чем больше они вошкаются в своих надуманных бедах, тем оно более очевидно. Их несовершенство. Их несовершенство.

Что они вкладывают в понятие «враг»? Жадность вайшей? Властные амбиции своих противников из других кланов? Может быть, ваше собственное взаимное нетерпение друг к другу? Ну не стыдно ли! У арийцев нет в этом врага. Вайши должны быть жадными, вожди должны грезить властью, а людям просто свойственно самолюбие. Вокруг этой шелухи постоянно разыгрываются страсти. Потому что реальных, подлинных врагов вожди боятся.

– А кто наши враги? – вдруг спросила молодая женщина, похожая на весеннее солнце в горах. В её вопросе, пожалуй, звучало не столько любопытство, сколько вызов Индре.

– Наш враг – Демон. Оборотень-ракшас.

Наступила мёртвая тишина. Все смотрели на Индру, затаив дыхание.

– Он живёт за счёт нас, потому что питается нашим трудом, нашими достижениями и открытиями, – продолжал воин. – Его вооружает наше равнодушие, слабость, нерешительность и глупость. Да, глупость. Может быть, кого-то покоробит такое высказывание, но я ещё раз повторю: глупость. Ибо равнодушие ко всему в момент передела мира и есть глупость!

Глупость арийца – духовная пища ракшаса. А примирение – форма этой глупости.

– Разве примирение не может быть формой

борьбы? – снова перебила Индру молодая женщина.

– Может, – воин внимательно посмотрел на прекословщицу. – Конечно, может. У бхригов я убил демона, пытавшегося таким способом захватить мир. Примирение может быть формой борьбы, если оно скрывает кровавые клыки непримиримости. Но это не наш путь.

Ариец типичен, ибо благороден. Так же типичен, как и демон-ракшас, что общеподобно уродлив. И не только внешне. Мышлением, поведением, нравом. В нашей типичности нет места мелкому коварству слабосильных инстинктов. Потому что для нас борьба есть способ объединения наивысших человеческих достоинств, тогда как для ракшаса она – только демонстрация всех человеческих недостатков.

Когда вы слышите призывы о равенстве и братстве, когда вас тянут к смирению и покаянию, когда вынуждают искать врага среди вас же самих, навязывая какую-нибудь подходящую для этого идею, будьте уверены – это голос пучеглазого, носатого Оборотня, воротящего свою гнилую мораль на вашей наивности или глупости.

Наивность и глупость арийцев будет усердно вскармливаться им, поскольку никаким другим способом ракшас не осилит «благородных».

– Значит, ты предлагаешь нам врага, для того чтобы лучше познать собственное несовершенство? – спросила единственная собеседница воина.

– Почему, даже когда женщина понимает, о чём идёт речь, её коварство должно превращать её в дуру? – ответил Индра, вызвав неровный смех у собравшихся. Спорщица вспыхнула, но постаралась не подавать виду.

– Наверно, потому, что иной героизм потребен мужчине, чтобы не выглядеть глупо, – спокойно ответила она.

– Замолчи, Шачи, – вмешался Кутса. – Тебе уже мало одного только Пуломана, хочешь замучить спорами всех марутов.

– А я не боюсь выглядеть глупо, – продолжил Индра. – Ибо выглядеть глупо в глазах дурака и значит – что-то иметь в голове!

Когда перенасыщенные появившимися идеями горожане стали разбредаться по домам, к Индре подошёл кумара-рита.

– Страшнее бабы зверя нет! – сказал он тихо, чтобы Шачи ненароком не услышала.

– Это её сегодня кто-то ругал?

– Её. Отец ругал. Она отвергает всех женихов, считая его выбор недостойным себя.

– А он что считает? – спросил Индра равнодушно.

– Что одиночество женщины в этом возрасте, если она, конечно, не больна, позорно.

– Традиционалист.

– Что? – не понял бывший командир.

– Сторонник популярных заблуждений.

– Ты думаешь?

– Подожди. Шачи? Кажется, я помню её по детству.

– Ты показывал мне свой лук, – вмешалась в разговор внезапно появившаяся женщина. Кумара-рита сразу попытался найти себе заботу на стороне.

Шачи смотрела на пришельца вовсе невраждебно. Даже дружелюбно. Что позволило ему предположить:

– Спор – это твоя манера общаться с людьми?

– Скорее, выявлять их пороки.

– Зачем выявлять пороки тогда, когда ты не в состоянии их исправить? – риторически спросил Индра.