Великий поход
Шрифт:
Этот вопрос не давал Индре покоя, ибо от его разрешения зависел смысл Великого похода. Двигаться – чтобы жить? Нет. Жить – чтобы двигаться! Вот в чём идея! Истинная идея «благородных». Осесть душой, мозгами, телом —значит, в лучшем случае, влачить существование. Арийство – это прорыв, направленная воля благородства на мелкодушье и упокойничество серости.
Однажды утром путники заметили у горизонта грязное пятно небесной накипи.
– Неужели гроза? – предположил Насатья.
«Возьми бурю в своё сердце…» – припомнилось Индре. Может быть, это и была та самая буря,
Мрачное пятно застыло над тревожными далями. Видимый покой равнины скоро сменился напряжённым ожиданием чего-то неотвратимого, лютого и беспощадного. Земля будто сжалась, отдавая себя во власть наползающего мрака и разорения.
– Нужно привязать покрепче коней, – сказал Индра, выщупывая древесную крепь полуповаленного деревца. Всё, что произрастало вблизи их стоянки, оказалось для этого непригодным.
Индра заставил ашвинов скрепить колесницы ремнями, сомкнув их по кругу. После чего братьям было предложено заняться сбором и стаскиванием камней.
Неуверенный протест Насатьи воин подавил злым и беспощадным словесным натиском:
– Здесь и сейчас наша жизнь зависит от сговорчивости каждого. Разумеется, ты вправе сдохнуть. Если хочешь. Но в этом случае и у нас остаётся слишком мало шансов выжить.
Индра выпалил это так яростно, что молодой ашвин потерялся в собственной непокорности и, не находя из неё достойного для себя выхода, попросту подчинился чужой воле.
Натаскав камней, путники выложили их в колесницы. Доверху. В засыпь. Под тяжестью груза повозки сделались несворотимыми. Коней накрепко привязали вокруг колесниц. Индра не жалел верёвок. Ашвины смотрели на старания кшатрия с лёгкой долей иронии. Братьям всё это казалось чудачеством. Чрезмерными предосторожностями. Они, конечно, знали, по какой причине воин заявился к бхригам в этот раз. Он то терял коней, то колесницы. Может быть, в понимании ашвинов, это невезение и заставляло его теперь бороться за сохранность конных пар с таким неистовым рвением.
Между тем долину остелил сухой ветер. Задрожали чахлые деревца. Занервничали кони, топчась на своих привязях.
Индра поднял голову. Нет, не гроза опалила небо. Оно было сухим и душным. Безводным. Ветер носил по нему каты бурой грязи, валял по земле пыль и снова дымил её клубами над землёй.
Внезапно ветер пошёл взахлёст. Дрогнули колесницы. Индра успел обхватить руками поваленную оглоблю. Стало совсем темно. Шквал сносимого сухоземья налетел на стоянку арийцев ревущим потоком.
– Что это? – кричал сквозь рёв ветра Насатья. Индра слышал его голос, но не мог разобрать, где же сам ашвин. Рядом никого не было видно.
Когда буря утихла, воин первым делом добрался до бурдюка с водой, чтобы промыть глаза. Им случилось пострадать от грязи. Индра влил в них полные пригоршни воды. Слишком тёплой, чтобы принести глазам облегчение. Но они снова видели. Кажется, ашвины занимались тем же самым. Мыли глаза.
Лагерь путников выстоял. Теперь Индра мог бы насладиться успехом своего предвидения. Братья оказались подавлены настолько, что смотрели на кшатрия не иначе как обречённо.
Он мог сейчас сказать что-нибудь вроде: «Беспечность – хуже предательства!», но не стал этого делать, полагая, что лучшим итогом случившегося будут собственные выводы ашвинов. А не его схематические мудрости.
Колесницы тронулись в путь. По густому прогару пылевой бури. Дышалось тяжело. Будто буря унесла остатки воздуха, бросив здесь только мёртвую опустень.
Арийцы решили повернуть к реке. Дорога до берега заняла бы у них четверть дня. Не меньше. Но там была вода, а значит, – воздух.
Кони жалостились к дороге, нарушая застывшую тишину печальным скрипом колёс. Индра ехал первым. Постепенно бурое заземелье с рваным тряпьём пожухлой травы в безразличных глазах воина сделалось одним размазанным пятном. Без начала и конца. Пятном, растянувшимся вдоль конских, мерно покачивающихся боков. Буланые разделяли его пополам.
Что-то впереди заставило Индру прийти в себя. На земле лежал человек. Кшатрий натянул поводья, и колесница стала. Ашвины послушно сдержали лошадей. Вслед за Индрой. Воин спрыгнул на землю и пошёл вперёд. Буланые посмотрели на него равнодушными глазами.
Человек, распластавшийся по земле, казался мёртвым. Индра постоял над ним, ища подтверждения его гибели в самом облике лежащего и, засомневавшись, перевернул тело на спину.
Это был даса. Его смуглое лицо почернело. То ли от грязи, то ли от покинувшего его духа. Который осветляет даже чёрных. Неожиданно демон зашевелил губами.
– Эй, дайте воды! – крикнул Индра ашвинам.
– Это же даса, – заупрямился Насатья.
– Ну и что? А будь это зверёнок, неужели бы ты ему не помог?
– Зверёнку бы помог.
– Такое же живое существо, – настаивал Индра. – Раз его не убила буря, пусть живёт.
Кшатрий взял воду и плеснул из бурдюка на синие губы лежавшего. Они ожили. Не сразу. Распознав вкус воды, даса открыл глаза. Что-то промямлил.
– Можешь говорить по-арийски? – спросил его кшатрий.
Даса кивнул.
– Как твоё имя?
– Пипру.
– Тебе повезло сегодня, Пипру. Ты выжил.
Индра кинул демону в руки бурдюк и пошёл к колеснице.
– Эй, добрый человек! – скорее простонал спасённый, чем крикнул. Вслед благородному путнику. – Могу ли я как-то отблагодарить тебя?
Ашвины засмеялись.
– Не думаю, – ответил Индра.
– И всё-таки позволь мне это сделать, – с достоинством изрёк Пипру, поднимаясь на ноги. —Жизнь человека чего-то да стоит!
– А ты считаешь себя человеком? – удивился воин.
– Этот вопрос отличает арийца, – вздохнул даса. – Они признают людьми только себя.
Ашвины вспыхнули, но Индра остановил их , гнев.
– Мы первыми назвали себя людьми. И потому, когда так же захотели называться дасы, это вызвало наш протест.