Великий поход
Шрифт:
Когда она узнала о славных выдумках Индры, о приживлении молодого риши к бхригам и о Кавье Ушанасе, в её глазах воин прочитал досадливую иронию, тронутую налётом капризного равнодушия. Его это удивило. Задиристый характер девушки должен был сдаться. Тогда. Сдаться их любви. Индра чувствовал, что Ратри ему не принадлежит. Всякий раз прикасаясь к её золотистой коже, молодой воин встречал в сиддхе притаённую, нервозную напряжённость. Будто по плечу дочери Диводаса в этот момент ползла гусеница.
Зачем она приходила сюда, так
В Индре медленно и больно умирала влюблённость. Ставшая сперва тоской, искусавшей ему душу, а потом долгой, болеющей неразлюбчивым упрямством обидой.
Они ещё были вместе, но сводила их уже не радость друг другом заполонённых сердец, а навязчивое притяжение равных по скитанию духа бойцов.
– Догони его, – повторила Ратри.
Индра вдруг подумал, что в нелепости такого поступка проявился бы лучший вариант отпора этой несносности. Он поправил на себе плащ и больше ни слова не говоря поспешил за коневодом. Ратри оставалось только досадливо закусить губу.
Она не знала, чего хотела от Индры. Каким бы он мог прижиться в её душе. «Нет, только не таким, – ответила девушка своему возмущению, – но и никаким другим, должно быть, тоже».
Догнав человека с конём, Индра вдруг поймал себя на мысли, что любая его попытка начать разговор выглядела бы нелепо. Стоило ли вспех преодолеть такое расстояние, чтобы спросить ни о чём? Воин шёл в стороне от коня, выдумывая интересующие его вопросы.
Дадхъянч не замечал попутчика и думал о своём. Впрочем, все его мысли так или иначе возвращались к Трите. Слишком стремительным было их новое сближение и неожиданным – конец этой истории.
Порой Дадхъянчу всё происшедшее казалось неправдоподобным. Он не мог отделаться от мысли, что Трита зачем-то передал ему Ашву. Именно в этом и заключался фатальный смысл их встречи. И последующая гибель старого риши. То есть причиной всему стал Ашва. Но что с ним делать, Дадхъянч не знал.
Конь дёрнул головой, Дадхъянч обернулся и увидел идущего за ними кшатрия. Притихшего и понурого.
– Эй, – крикнул риши, – далеко ли до земли сиддхов?
– Если так идти, то далеко, – отозвался воин. – И чем дольше идти, тем дальше будет.
– Да? – удивился Дадхъянч. – А как сделать, что– бы стало близко?
– Просто повернуть влево.
Дадхъянч повернул коня влево. Ашва не стал сопротивляться. Ему, видно, было всё равно, куда идти. И кшатрию, видно, тоже было всё равно, куда идти. Поскольку и он повернул влево. Дадхъянч понял, что в этой ситуации нужно что-то сказать:
– Здесь так принято, чтобы тебя сопровождали, или молодого воина заинтересовал мой конь?
– Не бывает молодых воинов, – в неисчислимый раз повторил Индра, – бывают умелые и неумелые. Меня заинтересовал твой конь.
– А меня заинтересовал твой нож, – сказал Дадхъянч не оборачиваясь.
– Это
– Из камня? – переспросил риши и посмотрел на попутчика. – Я уже слышал о чём-то таком.
– Чего там слышать, вот он, – кивнул кшатрий.
Дадхъянч впился глазами в предмет, словно для того чтобы разглядеть зримую необычность пятого элемента.
– Ты, должно быть, умелый воин, если обладаешь такое оружие?
– Я, – открыл рот Индра, – молодой воин, – продолжил Кавья Ушанас и засмеялся неожиданному пассажу. Дадхъянч тоже хмыкнул и оценивающе посмотрел на попутчика:
– Нетрадиционное мышление выдаёт в человеке либо мыслителя, либо…
– Дурака, – перехватил Индра. – Раджас и тамас. Полярность мышления. Слишком условно, чтобы быть верным.
– Но и твоё отрицание слишком категорично, – не задумываясь переметнул Дадхъянч.
– Так ведь это – сатва.
– Ну и что? Категоричность сатвы вызывает …
– Её поворот, – восхищённо предположил Индра.
– Верно. Её искривлённый отпечаток.
– Вот, значит, во что оборачивается правда. Если её вбивать силой?
Дадхъянч удовлетворённо кивнул. Ему понравилась последняя реплика нового попутчика.
– Что ж, ты вполне достойно соображаешь даже для риши. Не то что для кшатрия.
– Я же говорю тебе: я молодой воин, – уже серьёзно повторил Индра.
– Или просто новый? — лукаво спросил Дадхъянч. Индре тоже понравилась реплика собеседника.
Они шли по равнине, расшелушённой сухим недоростом креозота. Кривого и неуживчивого с другой растительностью. Небо пламенело редкими, размазанными по сияющей лазури облаками. Такими несхожими с этой ослепительной синью.
– А та девушка, – вдруг спросил Дадхъянч, – что же она не пошла вместе с тобой? Или ей с нами не по пути?
– Ей-то как раз сюда самая дорога, – занервничал Индра. – Но вот то, что не по пути – верно.
Дадхъянч понял, что дальнейшие расспросы здесь не нужны. Он хотел сказать что-нибудь умное, а главное – точное на эту тему, но вдруг подумал, что ничего сказать не сможет. Поскольку всё его познание совмещалось только с одной женщиной. С Гаури. Хорошо это было или плохо, но это было так.
Он вспомнил её последние слова и вдруг захотел вернуться домой. Остро и мучительно. Будто, кроме дома, ничего другого в его жизни и не было. Ничего существенного. Равностоящего. И чем дальше уводила его блажь от дома, тем явственнее он понимал свою беспомощность и неприкаянность вне его.
Дадхъянч погрузился в свои мысли и надолго замолчал. Каждый из них теперь молчал о своей женщине. Должно быть, и Ашва молчал о чём-то таком же. Ему тоже однажды не повезло с подругой.
– Я буду называть тебя Человеком с лошадиной головой, – сказал Индра, когда они остановились на ночлег. – По первому впечатлению.