Великий санный путь

Расмуссен Кнут

В течение ночи множество саней прибыло из соседних селений, так что сборище вышло многолюдным. Хвост кита, припрятанный для этого особого случая, был нарезан ломтями и явился первым основным блюдом праздничного пира. Потом собравшиеся забавлялись "прыжками в поднебесье" с натянутой моржовой кожи. В этой головоломной забаве, кончающейся иногда сломанными руками, участвовали все возрасты. Человека подбрасывают кверху на двух больших моржовых кожах, сшитых вместе и снабженных множеством рукояток, за которые должно ухватиться возможно большее число людей. Эскимосы, раскачав хорошенько кожи со стоящим на них во весь рост человеком, подбрасывают его высоко в воздух, а он должен, сохраняя свое стоячее положение, легко и красиво опуститься опять ногами на кожи, чтобы снова взлететь еще выше. Презрительным весельем встречают тех, кто падает на голову. Наигравшись,

игра продолжается по нескольку часов подряд, - садятся опять пировать, и пир затягивается на весь остаток дня, захватывает и ночь, прерываясь лишь песнями и плясками. Десять музыкантов сидят в ряд и отбивают такт на своих грохочущих бубнах. Большой хор мужчин и женщин сидит около них на корточках, образуя полукруг, в котором выступают по очереди пляшущие обычно пара женщин и один мужчина. Пляски не представляют ничего характерного, выражая только радостное настроение. Мужчина - олицетворение силы и ловкости, и все движения плясунов красиво и гармонично демонстрируют гибкость их тела; когда же вступает хор и слова песни дают к тому повод, плясуны вкладывают сочный юмор в движения своих рук и в изгибы тела. Мужчина в непрестанном движении; зато женщины в пляске почти не двигаются с места, только колышут бедрами, становясь то на цыпочки, то на пятки и шевеля руками в такт музыке. Их задача - олицетворять красоту, прелесть, женственность; и, по правде сказать, они своими полузакрытыми, затуманенными глазами и легкими грациозными движениями захватывают зрителей, необыкновенно хорошо оттеняя прыжки и игру мускулов мужчин. Мелодии сами по себе до крайности однообразны, но и мужчины и женщины обладают особой способностью передавать двухголосные напевы так, что монотонность пропадает. Выступления дышат силой и праздничной радостью, но вместе с тем и торжественной волнующей простотой. Только текст разочаровывает; песни состоят, в сущности, из одних припевов, говорящих о каком-нибудь приключении, которое оставило особое впечатление в тех, кто сложил песню, а для других не имеет никакого значения. Поэтических картин, настроения, как в песнях примитивного эскимоса из области Северо-западного прохода, у этих певцов не встретишь.

С юмором и выдержкой проведен был весь долгий праздник, и после этой богатой впечатлениями ночи нам удалось, наконец, отправиться в то небольшое становище на материке, где мы хотели пробыть некоторое время. Кроме тех стариков и старух, которых я искал, там находилось еще несколько молодых оленьих пастухов; они как раз собирали свое большое стадо в 800 голов, чтобы переметить хозяйским тавром уши весенних телят.

* * *

И у этих континентальных эскимосов, живущих в значительно более благоприятных условиях, нежели те, какие наблюдаются у их сородичей, живущих дальше к востоку, я обнаружил под всеми наслоениями религиозных представлений и за всеми суеверными обрядами, которыми они пытаются облегчить себе ежедневную борьбу за пропитание, - ту же самую основу, то же самое мировоззрение, какое отмечал уже выше. Правда, оно, как и вся их благоприобретенная культура, находилось на более высоком уровне, говорило о новых идеях и о влиянии индейцев, но выросло оно из той же старой системы запретов - табу, из попыток заклинателей посредничать между земным и сверхъестественным и, наконец, из склонности рядового человека прибегать к помощи волшебных заклинаний и амулетов.

Кроме многих обычаев, с которыми я уже познакомился раньше, посещая другие племена, я, однако, подметил здесь и кое-что новое, характерное. Всего оригинальнее культ душ опасных хищников, а именно волка и росомахи. Самые звери, правда, рассматриваются только как предметы роскоши, поскольку мясо их несъедобно, а красивые шкуры идут исключительно на отделку одежд из оленьего меха; но ловить этих хищников капканами - трудная, утомительная работа, так что удачливые охотники завоевывают себе и славу и зависть людскую.

* * *

Трудно оторваться от старых умных людей, умеющих хорошо рассказывать. Поэтому я должен был сделать над собой большое усилие, чтобы, наконец, распрощаться с ними 30 июня. Необходимо было продолжать путь. Отягощало наше выступление еще одно обстоятельство - необходимость расстаться с большей частью моих старых собак, верой и правдой служивших мне во время этого долгого санного пути. Невозможно было, однако, везти собак с собой обратно, приходилось пристроить их куда-нибудь, где им было бы хорошо. Поэтому я подарил их коммерсанту Угперсауну на Айси-Кейпе. Себе мы оставили всего четырех собак, так как остальной путь предстояло нам отчасти проплыть в лодке, отчасти

пройти пешком, взвалив часть багажа себе на плечи, а часть распределив по собачьим вьюкам.

2.17. Стойбище старого вождя

16 июля мы достигли большой лагуны за мысом Хоп и встретились там с миссионером мистером Томасом, который плыл в моторной лодке вместе с женой и сыном. Они взяли нас на буксир, и всего через несколько часов мы высадились около их уютного пастората, где и нашли гостеприимный приют на любой срок. Лед у берегов опять сгустился, и форсировать его - тратить лишнее время было бы неэкономно, да и не к чему, раз здесь в стойбище работы оказывалось даже больше, чем мне под силу было справиться.

Мыс Хоп, или Тикерак, то есть "мыс, вытянутый, как указательный палец", - место, где находится одно из интереснейших на Аляскинском побережье и, наверное, самое крупное из заброшенных, полуразрушенных становищ. В нем сохранилось еще 122 очень больших дома, но так как море неустанно размывает мыс и сносит руины одну за другой, то число это ничего не говорит о том, как велико было становище в свое время. Нет сомнения, однако, что здесь, в центре богатых китобойных промыслов, и в ближайших окрестностях должно было проживать некогда тысячи две народу, то есть столько же, сколько насчитывается теперь всего населения в области Северо-западного прохода между магнитным полюсом и островом Хершел. Масса старых могил разбросана на самом мысе; могилы эти относятся к золотому веку китобойного промысла, когда вожди приказывали погребать себя на выставленных стоймя челюстях тех китов, которых они когда-то убили. Кроме того, всюду рассеяно столько человеческих костей, что мистер Томас за несколько лет своей службы здесь успел предать погребению 4000 черепов!

Я скоро подцепил двух рассказчиков, и, так как гостеприимный миссионер создал мне превосходные условия для работы, мое пребывание здесь дало хорошие результаты.

О происхождении мыса Хоп рассказывают так:

В давно минувшие времена перед горами не было никакой низменности, и люди жили на вершине большой скалы Иррисугссук, к юго-востоку от залива Коцебу. Это была единственная суша, выступавшая тогда из моря, и на этой вершине до сих пор еще находятся кости и скелеты китов, остатки от охот самых первых людей. А люди в те времена еще на руках ходили, вниз головой, - вот как давно это было!

Но однажды мудрый ворон, тот самый, что сотворил небо и землю, гребя в своем каяке, уплыл далеко в открытое море и там увидел: что-то темное движется под водой, оставляя за собой пенистый след. Он подгреб поближе и метнул свой гарпун. Из раны брызнула кровь. Ворон подумал было, что это кит, но нет - какая-то громадина без начала и без конца. Медленно вытекла из нее жизнь. Он покрепче привязал свой буксирный ремень и отвел добычу к скалам, на юг от Уивфака. Тут он причалил ее, а когда на другой день явился рассмотреть хорошенько, оказалось, что она отвердела, стала землей.

Около старого стойбища и до сих пор еще показывают странную дыру в земле - то самое место, где ворон проткнул чудовище своим гарпуном.

Тикерармиут, или "племя узкой косы", как эти люди сами себя называют, враждовали в старину со всеми; и были они и прославлены и обесславлены, так как постоянно воевали со своими соседями.

Почти три поколения тому назад разыгралась большая битва на суше и на море между племенами тикерармиут и нунатармиут, живущими около Инунгтата, почти у мыса Сеппинг; битву выиграли жители материка и вытеснили побежденных с мыса Хоп и из всех других мест к северу от залива Коцебу, где они привыкли проводить значительную часть лета и осени.

В 1887 году одна фирма из Сан-Франциско устроила у мыса Хоп пристань для своих китобойных судов. Вождем племени был тогда знаменитый и беспощадный Атангауссак, человек с пятью женами, силач, известный столько же своим враждебным отношением к белым, сколько и беспощадностью, с которой он утверждал свою власть в стойбище, выгоняя вон всякого, кто не сразу подчинялся его воле. Не диво поэтому, что скоро между туземным населением и китоловами создались натянутые отношения. Атангауссак держался того взгляда, что вся земля здесь принадлежит эскимосам и они сами могут бить тут китов, но понимал, что опасно соперничать с белыми как по части лова китов, так и в смысле утверждения господства над краем. И вот случилось, что один из белых заманил его молоденькую дочь к себе, она осталась у него в доме, и Атангауссак начал сам бывать там. Но однажды вечером, зимой 1889 года, он напился виски, и два брата, ненавидевшие его за то, что он изгнал их из страны, напали на него и убили.