Великий Сталин
Шрифт:
А вот Голландия, тихий городок Гронинген… Тоже лавка, и тоже бочки на телеге. Возчик достает из-под козел соломенную подушку и начинает аккуратно снимать бочки на неё.
Вот в каких условиях Сталин решился пойти на «великий перелом» не только в сельском хозяйстве России, но и в национальной психологии! Вот какие «вековые устои, обычаи, привычки», милые сердцам Гедиминовичей князей Голицыных, надо было разрушить, чтобы Россия могла жить.
Поколения голицыных, бобринских, романовых привили такие«устои» поколениям русских крестьян. После реформы 1861 года, после «освобождения», миллионы бывших крепостных двинулись в города, унося с собой и устои, обычаи, привычки. Хорошие и безобразные.
Города
А «группе садистов» – по определению «чисто» воспитанного князя Владимира Голицына, то есть Сталину и ВКП(б), – пришлось выполнять чёрную работу расчистки уродливых многовековых напластований в русском национальном характере.
Само село не понимало необходимости этого для села же … А вот профессор Энгельгардт писал задолго до сталинской коллективизации:
«Вопрос об артельном хозяйстве я считаю важнейшим вопросом. Каждый, кто любит Россию, для кого дорого её развитие, могущество, сила, должен работать в этом направлении…»
Сталин любил Россию, и для него были дороги её развитие, могущество и сила. Поэтому он и работал в этоми многих других направлениях – для обеспечения будущего России, как бы это ни было трудно.
Для лучшего понимания проблем Сталина надо понять ведь и вот что… Голландия, скажем, издавна считается классически благополучной страной. Но за счёт чего?
Трудолюбие и аккуратность народа?
Да, конечно. Но – не только…
В одной лишь голландской колонии Индонезии было в шесть раз больше населения, чем в метрополии. И почти в каждой не то что городской, а даже деревенской семье там, «в Индии», как говорили голландцы, был кто-то, кто служил на хлебных должностях «белых служащих» на плантациях и присылал домой неплохие деньги.
Из века в век.
Чепцы и передники юных голландок были непорочно чисты, но если посмотреть сквозь них на просвет, то за ними можно было увидеть не только голубое фламандское небо и нежно-розовые облака, но и рахитичных коричневых младенцев, плоские, обвисшие груди их молодых матерей, кровь и пот их отцов.
Даже великое голландское прилежание без капитала значило бы мало. А ведь у нас не было в начале социалистической реконструкции ни капитала, ни прилежания.
А социалистическая реконструкция была проведена в одно, по сути, десятилетие – с 1930 по 1940 год! Это – абсолютно короткий срок по сравнению с любыми другими грандиозными социально-экономическими преобразованиями, которые когда-либо и где-либо предпринимались в мире. Даже трудолюбивые японцы после совершения своей «консервативной революции Мэйдзи» в 1867–1868 годах никогда не имели таких темпов!
Причём Россия совершила такой великий рывок практически без привлечения иностранного капитала и полностью без эксплуатации чужих народов. Кому – кроме миллионов своих Иванов да Марий – Россия обязана этим в первую очередь?
Честный ответ здесь один: «Сталину!»
В своё время Дан говорил о Ленине в том смысле, что невозможно, мол, противостоять человеку, который двадцать четыре часа в сутки думает об одном – о социалистической революции.
Эта же характеристика полностью приложима и к Сталину с той только разницей, что он двадцать четыре часа в сутки думал уже не о социалистической революции, а о социалистическом строительстве в стране, эту социалистическую революцию совершившей.
Позволю себе кое в чём повториться… Знаменитый эсер Виктор Чернов в марте 1924 года опубликовал в эмигрантском журнале «Воля России» статью о Ленине. При чтении этой статьи я невольно отметил для себя три момента: ограниченность самого Чернова, закономерность политического краха его партии и… безальтернативность Ленина, как единственно возможного для России политика, способного в то
А в тридцатые, сороковые, пятидесятые годы уже Сталин оказывался таким безальтернативным политиком, единственно способным не погубить Россию, а укрепить и возвеличить её.
Чернов писал о Ленине, которого хорошо знал. Однако то, что он написал о Ленине, полностью относилось и к Сталину, которого Чернов почти не знал, и я ещё раз полностью повторю эту, почти обобщённую, характеристику Вождя народа:
«Счастливая целостность его натуры и сильный жизненный инстинкт делали из него какого-то духовного «Ваньку-встаньку». После всех неудач, ударов судьбы, поражений он умел духовно выпрямляться. Его волевой темперамент был как стальная пружина, которая тем сильнее «отдаёт», чем сильнее на неё нажимают. Это был сильный и крепкий политический боец, как раз такой, какие и нужны, чтобы создавать и поддерживать подъём духа и чтобы при неудаче предупреждать зарождение паники, ободряя силою личного примера и внушением неограниченной веры в себя, – и чтобы одёргивать в моменты удачи, когда так легко и так опасно превратиться в «зазнавшуюся партию», способную почить на лаврах и проглядеть будущие опасности.
Он никогда не был блестящим фейерверком слов и образов (чем отличались Троцкий, Зиновьев, Бухарин. – С.К). Он бывал и неуклюж, и грубоват, он часто повторялся. Но в этих повторениях, и в грубоватости, и в простоте была своя система и своя сила. Сквозь разжёвывания пробивалась живая, неугомонная, волевая стихия, твёрдо шедшая к намеченной цели.
Его охотно считали честолюбцем и властолюбцем; но он был лишь естественно, органически властен, он не мог не навязывать своей воли, потому что был сам заряжен «двойным зарядом» её и потому что подчинять себе других для него было столь же естественно, как центральному светилу естественно притягивать в свою орбиту и заставлять вращаться вокруг себя меньшие по размеру планеты, – и как им естественно светить не своим светом, а отражённым. Плебей по привычкам и натуре, он оставался прост и натурален в своём быту после октябрьского торжества так же, как и до него».
Чернов, правда, ошибся, определяя Ленина как «плебея»… Впрочем, бывший оппонент Ленина здесь явно имел в виду лишь то, что в Ленине не было «утончённости»… Ещё менее можно считать «утончённым» – в тривиальном смысле этого слова – Сталина. Однако и утончённость – не жеманно-«светская», а духовная утончённость в двух великих лидерах большевиков была… Ни Ленин, ни Сталин не были простыми натурами. Врождённый аристократизм духа и мысли как высшая форма естественности при полном отсутствии позы – вот что сквозит в каждой фотографии Ленина.
Сталин же…
Маршал авиации Голованов как-то вспоминал об одном необычном обеде у Сталина во время войны…
За столом сына сапожника сидел Черчилль – прямой потомок герцога Мальборо. Англичанин начал с того, что налил в большую рюмку, стоящую перед Сталиным, армянский коньяк. Сталин ответил ему тем же, и…
«Тосты следовали один за другим, – вспоминал Голованов, – Сталин и Черчилль пили вровень. Я слышал, что Черчилль способен поглощать большое количество горячительных напитков, но таких способностей за Сталиным не водилось. Что-то будет? Черчилль на глазах пьянел, а в поведении Сталина ничего не менялось. Видимо, по молодости я слишком откровенно проявил интерес к состоянию двух политических деятелей и очень переживал, чем всё это кончится. Встреча подошла к концу. Все встали. Черчилль покинул комнату, поддерживаемый под руки. А я стоял, как заворожённый, и смотрел на Сталина. Конечно, он видел, что я всё время наблюдал за ним. Подошёл ко мне и сказал: «Не бойся, Россию не пропью. А вот Черчилль будет завтра метаться, когда ему скажут, что он тут наболтал». И твёрдой, неторопливой походкой вышел из комнаты»…