Великий тайфун

Сычев Павел Алексеевич

— Два пирожка лишние, — сказал Костя.

— Как лишние? Почему?

— Так. Один бежал.

— Кто?

— Угадай, — хитрая улыбка блуждала в глазах у Кости.

Софья окинула взглядом дворик.

— Знаю.

— Кто?

— Знаю, — повторила Софья, зардевшись. — А вы чего ждете? Я бы на вашем месте давно убежала.

— Дай поговорить, — перебила ее Александра.

Все трое стали у стены «комиссарского» помещения.

Из дверей вышел доктор Гинстон. Пожав руку Александре, он сказал:

— Расхворался ваш муженек.

— Как хорошо, что вы здесь! — невольно вырвалось у Александры.

— Ну,

я предпочел бы не быть здесь.

— Простите, я неправильно выразилась…

— Я понимаю, что вы хотели сказать. Конечно, мое пребывание в лагере оказалось полезным для товарищей… Константину Александровичу надо серьезно лечиться.

— Здесь самое подходящее место для этого, — иронически заметил Костя.

— Лечиться можно и здесь, — возразил Гинстон.

Костя посмеялся:

— Доктора — удивительные чудаки.

Помолчав, он сказал Александре:

— Мне очень нужны первый и второй номера «Промышленности и торговли Дальнего Востока»…

— Я думал, что вы дело скажете, — заметил Гинстон, — а вы…

— Я дело говорю, доктор. Если вышел из печати третий номер, — продолжал Костя, — достань и его. Мне они очень нужны. Да вот табаку бы. Здесь все курят махорку, а я к ней не могу привыкнуть. Сидя в тюрьме, привык к «кепстэну». Пришли, пожалуйста. Трубка есть, а табаку нет. — Костя вынул из кармана трубку, повертел ее в руках.

— Хочешь папиросу? — Александра достала из сумочки пачку папирос, закурила и дала Косте.

— Да! Чуть было не забыл! — затянувшись папиросой, воскликнул Костя. — Принеси или пришли, пожалуйста, те выпуски «Итогов науки», в которых помещена статья профессора Чугуева о периодической системе элементов.

Александра пожала плечами.

— Для чего тебе понадобилась «Периодическая система элементов»? Я понимаю, когда ты просишь «Промышленность и торговлю Дальнего Востока», ну, а «Периодическая система элементов»?

— Хочу освежить в памяти. В лагере все на свете можно перезабыть!.. Я тебя очень прошу — пришли.

— Удивительно! — только и могла сказать Александра, искренне удивлявшаяся желанию мужа освежить в памяти периодическую систему элементов Менделеева.

Не отвечая на ее замечание, Костя сказал:

— А доктор преувеличивает мои болезни. У меня великолепное настроение. А еще римляне говорили: «Mens sana in corpore sano» [52] .

— Благодарите свой характер, — вставил Гинстон. — При ревматизме ног и катаре желудка хорошее настроение — это, Константин Александрович, явление не часто встречающееся.

52

Здоровый дух в здоровом теле (лат.).

— На характер свой жаловаться не могу.

— Завидный характер, — повторил Гинстон и отошел от них.

— Что же вы тут делаете, Костя? — спросила Софья.

— Я весь день провожу в занятиях английским языком, политико-экономическими науками. Ну, и остальные много занимаются. Уткин, — он кивнул головой на Петра Уткина, человека, обросшего бородой, в полосатой рубашке с галстуком, разгуливавшего по дворику с книгой, — изучает французский язык. Да, да, представь себе — французский язык! В Австралии, в эмиграции,

он овладел английским языком, теперь не выпускает из рук учебника французского языка, мечтает о дипломатической работе. Удивительное у этого человека самообладание. Он будто не в лагере, а у себя дома. Степан Чудаков просвещает анархиста Пегасова, хочет сделать из него марксиста. Как видишь, без дела не сидим. Но жаль, что прогулки коротки. Дни еще чудесные, а приходится сидеть в помещении. Но это все пустяки. — Обратившись к жене, Костя сказал: — Меня беспокоит твое материальное положение. В газетах пишут, что я «хапнул» сотни тысяч. Но на эти мифические сотни тысяч тебе, вероятно, очень трудно жить.

— Да, нелегко. Вообще нелегко.

— Надо что-то предпринять. Может быть, к Григорию на хутор уехать?.. Как ты думаешь?

— Буду у своих.

— В прошлое воскресенье нас посетил судебный следователь. Мы теперь, по-видимому, поступим в распоряжение гражданских властей. Следователь считает, что ввиду «тяжкости», как он выразился, совершенного мною преступления, а также «особого» моего положения в обществе мерой пресечения должно быть содержание под стражей в гражданской тюрьме. Прокурор окружного суда Гончаров уже обратился к чехословацкому военному прокурору Шебеста с просьбой перевести меня в тюрьму. Переведут и других. Говорят, обвинителем будет товарищ прокурора Колесниченко, тот самый, который вел мое дело в шестнадцатом году. Продажная душа! Работал с Советом, а теперь в услужении у белогвардейцев. Но все это пустяки… все это пустяки в сравнении с событиями в Австро-Венгрии и Германии. История делает свое дело. Короли летят в бездну. Это нас бесконечно радует, вселяет надежду.

К калитке подходит комендант лагеря.

— Пора! — недобро произносит он.

— Где Всеволод? — спрашивает Александра.

В дверях показывается Всеволод Сибирцев с ребенком.

— Ну и мастер же он спать! Так и не проснулся. В кого же: в папашу или в мамашу?

— В мамашу, — смеется Костя.

Снова послышался повелительный голос коменданта:

— Поторопитесь!

Когда гости ушли и в лагере все стихло, доктор Гинстон подошел к Косте:

— Я хотел предупредить вас. Сегодня я видел здесь Юлинека. Его появление в лагере не сулит ничего доброго.

— Какой это Юлинек? — спросил Костя.

— Высокий, молодой, развязный вахмистр с маузером в деревянном футляре.

Гинстон рассказал о «подвигах» этого палача:

— Служа у Калмыкова, он расстреливал направо и налево. Палач по профессии. Здесь он неспроста.

На дворике появляется надзиратель лагеря Калюжа. Он командует:

— По местам!

Дворик пустеет. Быстро смеркается. Слышатся звуки зори. Вот уже и фонари на внешнем дворе зажглись. В окнах у заключенных засветились огни.

Скоро наступит ночь.

НА РАССВЕТЕ

Длинная ноябрьская ночь кончалась. За сопками бледнел холодный рассвет.

У входа на большой двор концлагеря, в деревянной будке, обняв винтовку, дремал часовой. Возле будки на столбе висел фонарь; ветер качал его. Вокруг фонаря вихрились снежинки; они падали на сухую землю; ветер, сметая, уносил их.

У калитки, которая вела с большого двора в дворик «комиссарского» отделения, зябко ежась, ходил другой часовой.