Великий Яковлев. «Цель жизни» гениального авиаконструктора
Шрифт:
«Из числа прежних влиятельных сотрудников сохранил свой авторитет у Яковлева только Шехтер, к которому присоединился пришедший из ЦАГИ видный аэродинамик Георгий Пульхров. Значительно возрос авторитет начальника КБ Леонида Машея, который крепко держал в своих руках всех конструкторов, да еще сосредоточил в своем ведении строительно-отделочные работы, где бы они ни производились. Заместитель АэСа Михаил Бендерский поддерживал контакты с МАПом, ВВС, ПВО, а также являлся непременным советником по вопросам серийного производства и эксплуатации. Директор завода А.П. Воропанов ведал связями с партийными инстанциями не выше горкома, административными делами и, отчасти, производством. Другую часть производственных вопросов курировал начальник производства Серафим Савин.
Кильдишева Клавдия Сергеевна (1917–1994). Крупный специалист в области прочности летательных аппаратов. Лауреат Ленинской и Государственной премий, Герой Социалистического Труда. Родилась в г. Вязьме Смоленской губ. Окончила в 1940 г. МГУ и начала работать в ОКБ А.С. Яковлева инженером-расчетчиком, начальником бригады, начальником лаборатории, начальником отдела, заместителем главного конструктора по научно-исследовательским работам. Ее глубокие теоретические знания и организаторский талант послужили основанием для назначения начальником научно-исследовательского отдела, объединившего целый ряд испытательных лабораторий. При ее непосредственном участии проводились наземные стендовые испытания самолетов ОКБ от Як-9 до Як-42. Награждена орденами Ленина, Трудового Красного Знамени, медалями».
Энциклопедия «ХХ век. Авиастроение России в лицах»
Завершим эту главу свидетельством еще одного очевидца, давнего сотрудника и горячего сторонника А.С. Яковлева, Л.Л. Селякова. Он уже появлялся в этой книге. Какое-то время он работал в ОКБ А.С. Яковлева, и от этого периода у него остались лучшие впечатления. На какое-то время он уходил из яковлевского коллектива – к В.М. Мясищеву, но после того как ОКБ-23, которое возглавлял Мясищев, в очередной раз расформировали, Л.Л. Селяков изъявил желание вернуться на Ленинградский проспект, к Яковлеву.
«Получив приказ, я явился к А.С. Яковлеву. Он очень тепло меня принял и предложил пройти с ним в зал заседаний. В зале за большим столом сидели все руководители бригад, цехов и отделов. При нашем появлении все встали, и АэС сообщил всем, что вот приказом министра в ОКБ направлен новый его заместитель, всеми любимый бывший ведущий конструктор ОКБ Л.Л. Селяков. Он предложил всем поприветствовать меня и принять в коллектив. Все стоя меня поприветствовали; я всех их хорошо знал. АэС предложил, чтобы я поздоровался с каждым, и мы пожали друг другу руки. На этом столь торжественная церемония закончилась. На прощание АэС заявил, что раз все улажено, то он может спокойно уехать в отпуск… Я надеялся, что мне удастся, опираясь на доверие АэС, организовать правильную работу по созданию заданного самолета. Руководство ОКБ в лице начальника КБ Л. Машея, поддержанное К. Кильдишевой, хотя мы и пожали друг другу руки, старались ограничить мое влияние в ОКБ. Мелкие, но достаточно оскорбительные уколы. Они, видимо, не знали, что у меня есть удостоверение МАП, дающее мне право свободного посещения любого ОКБ, и я случайно оказался свидетелем разговора Машея с Кильдишевой о форме пропуска в ОКБ. Я услышал, что буду иметь не административный пропуск, а пропуск рядового конструктора через определенную пропускную кабину. В довершение Кильдишева сказала: «Вот ему некуда пойти работать, так он пришел к нам». Это было уже слишком. Желание работать в этой организации пропало. Почему в эти дела вмешивалась Кильдишева, я не знаю».
Л.Л. Селяков до конца своих дней работал в ОКБ А.Н. Туполева.
Подобно божьему откровению
Был поздний вечер, и в гулких помещениях конструкторского бюро воцарилась
Два ряда столов, два ряда чертежных досок. Сотни и сотни конструкторов, которые придумывают, создают, вычерчивают сотни и сотни узлов и деталей, без которых самолет просто-напросто не взлетит.
Яковлев подошел к крайнему правому столу и взял лежавший там карандаш.
«Кохинор», ТМ.
Хороший карандаш. В его время таких не было. Какие были, он помнит? Хо-хо, еще бы не помнить, как искали они твердые карандаши. А фабрики имени Сакко и Ванцетти и имени Красина выпускали только мягкие.
А вот заточен карандаш неправильно. Яковлеву вдруг до зуда в пальцах захотелось сесть за стол, перезаточить карандаш и провести по белизне листа первую, самую главную, линию.
Когда он последний раз садился за чертежную доску? Боже, как это было давно. И какое это было счастье – увидеть в тоненьких линиях на чертежной доске готовый аэроплан.
Яковлев вспомнил, что в молодости он пел за чертежной доской. Особенно, когда все получалось.
«Мы кузнецы, и дух наш молод./ Куем мы к счастию ключи. /Вздымайся выше, наш тяжкий молот, /В стальную грудь сильней стучи, стучи, стучи!».
А потом он рисовал общий вид самолета, и слушатели академии приходили к нему в ангар и смотрели на эти рисунки. Он хотел, чтобы рисунки были красивыми, и те, кто смотрел, знали бы, что и самолет будет красивым. Уже в зрелые годы Яковлев услышал от кого-то, что вроде бы Туполев говорил, что если самолет красивый, то он и хорошо летает. Он рассмеялся тогда: он, Яковлев, это знал еще до того, как построил свой первый самолет. Это же так естественно, и не надо делать из этого каких-то откровений.
Отделке своих машин он придавал большое значение. Это было неким вызовом тогдашней морали и общественному вкусу, когда пролетарская простота возводилась едва ли не в культ. Галстуки у мужчин свидетельствовали о тяге к буржуазной моде, а губная помада у девушки свидетельствовала о ее глубоком нравственном падении. А Яковлев, как только он переоборудовал кроватную мастерскую, сразу завел участок отделки. Вылизанный, начищенный самолет они выкатили на Центральный аэродром, и он попался на глаза Г.Н. Королеву, руководившему в то время авиационной промышленностью. Георгий Николаевич тогда только под нажимом сверху выделил эту мастерскую для конструкторской группы Яковлева, и с той поры, как говорили тогда, в упор не хотел видеть нахального молодого конструктора. В ожидании прилета иностранной делегации Королев прохаживался вдоль линейки самолетов и обратил внимание на отлакированный начищенный самолет без опознавательных знаков. Остановившись у самолета, он сказал сопровождавшим его:
– Сразу видно заграничную работу. Что за машина, какой фирмы?
– Это новый самолет Яковлева, – подсказали ему сзади.
Лицо Королева стало каменным, и он направился к перрону.
Яковлев помнил, как в декабре 1941 года он заставил красить в белый цвет заводские туалеты в Новосибирске. Как все негодовали, до обкома тогда дело дошло: на фронте идет кровопролитная битва, решается судьба страны, а он побелкой сортиров занимается!
А потом те же деятели из обкома привозили на авиационный завод делегации посмотреть, как можно работать в чистых, светлых цехах (стекла в окнах мыли ежемесячно!), в которых нет в углах свалок. Отсутствие свалки, стружки у станков, помнится, всех завораживало – это было похоже на чудо. А замнаркома Яковлев убеждал и обкомовцев, и директоров других заводов, что свалки не в цехах надо чистить, а в головах.
Чертить приходилось все реже, да и рисовать тоже. А как все удивлялись тому, что он, главный конструктор, мог одним движением карандаша нарисовать практически правильную окружность и с точностью до одного градуса начертить нужный угол.
Потом приходилось только озвучивать идею, определить характеристики иногда сделать набросок общего вида.
Рисовать и чертить начинали другие. Леон Шехтер. Евгений Адлер…….. (перечисляем). Но и они с трепетом несли чертежи к главному, зная и поражаясь тому, что он, Яковлев, с одного взгляда умел вычленить наиболее важный участок – наиболее сильный узел, или, наоборот, слабый.